Евангельская символика в поэме А.Блока "Двенадцать". «Двенадцать» — поэма Блока о революции Образы и символы в поэме 12

Символ — это иносказательный образ, который имеет множество интерпретаций (или, по-другому, не может быть однозначно проинтерпретирован), вызывает у читателей целую цепочку ассоциаций. В начале XX века в период расцвета русской литературы одним из самых значительных направлений литературы и искусства считался символизм. Поэты, входившие в это движение, использовали символы как важнейший инструмент познания реальности, средство приблизиться к постижению истинной сути вещей. Большое значение в их художественном мире приобретали индивидуальные символы, которые выражали мировосприятие, итог осмысления мира отдельными поэтами.
А.А. на начальном этапе своего творчества тоже принадлежал к символистам, а усомнившись в истинности творческих и идейных исканий символистов, отмежевался от них, но продолжал использовать символы в попытке передать свои ощущения и переживания, связанные с соприкосновением поэта с внешним миром.
Поэма оказалась в числе последних произведений, написанных Блоком, ее же можно считать самым неоднозначным творением поэта, из-за которого большинство современников отвернулось от Блока. Поэма была написана в 1918 году, когда поэт находился на пике воодушевленности идеей революционной борьбы, революционного преобразования мира. В том же году он пишет статью «Интеллигенция и революция», в которой рассматривает революцию с эпохальной точки зрения, пишет, что она не могла не произойти. Статья заканчивается призывом: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушайте революцию».
Таким образом, поэму можно считать попыткой самого поэта вслушаться и понять, что же несет с собой революция. Сам Блок писал: «… те, кто видят в “Двенадцати” политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой, — будь они враги или друзья моей поэмы». Поэт не хотел, чтобы его произведение рассматривали как некий политический манифест. Все обстояло совсем наоборот. В поэме «Двенадцать» Блок ставил больше вопросов, волнующих в первую очередь его самого, чем отвечал на них. Поэтому употребление символов в поэме более чем оправданно: так поэт попытался отобразить неоднозначность и многогранность революционного движения, попытался понять, какие надежды связывать с «мировым пожаром».
Центральным образом-символом поэмы становится символ стихии. Им открывается поэма, сразу создается ощущение неуютности и шаткости:

Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер —
На всем божьем свете!

Разгул природной стихии: разыгрывается вьюга, «снег воронкой занялся», в переулочках «пылит пурга» — символизирует разгул исторической, революционной стихии, смешение и хаос в переломный момент русской истории. Со стихией ассоциируется и «мировой пожар», который «на горе всем буржуям» собираются раздуть красноармейцы. Следствием разгула стихии является свобода — свобода действий, свобода совести, освобождение от старых моральных и нравственных норм. Так и получается, что свобода революционного отряда оказывается «эх, эх, без креста!». Свобода нарушать Христовы заповеди, то есть свобода убивать («А Катька где? — Мертва, мертва! / Простреленная голова!»), блудить («Эх, эх, поблуди! / Сердце екнуло в груди»), трансформируется в стихию вседозволенности («Пальнем-ка пулей в Святую Русь — / В кондовую, / В избяную, / В толстозадую!»). Красногвардейцы из революционного отряда готовы пролить кровь, будь то изменившая своему возлюбленному Катька или буржуй: «Ты лети, буржуй, воробышком! / Выпью кровушку / За зазнобушку / Чернобровушку». Так разгорается в разоренном городе стихия страстей. Городское бытие обретает характер стихийности: лихач «несется вскачь», он «летит, вопит, орет», на лихаче «Ванька с Катькою летит». После убийства ожидаются новые злодейства, и непонятно, то ли грабить будет революционный дозор, то ли его «свободные» действия «развязывают руки» настоящим преступникам — «голытьбе»:

Эх, эх!
Позабавиться не грех!
Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба –
Гуляет нынче голытьба!

Красноармейцам кажется, что они управляют революционной стихией, но это не так. В конце поэмы ветер начинает морочить бойцов: «- Кто еще там? Выходи! / Это — ветер с красным флагом / Разыгрался впереди…», а вьюга «долгим смехом / Заливается в снегах».
Особую роль играет в поэме цветовая символика. В «Двенадцати» Блок использует три цвета: черный, белый и красный. Россия старая и революционная Россия 1917 года ассоциировались в сознании Блока с черным, он записал в дневнике: «В России все опять черно и будет чернее прежнего?» Черный цвет в поэме связан с грехом, ненавистью, революционным отрядом: черный вечер, черное небо, черная людская злоба, названная и злобой святой, черные ремни винтовок. Белый цвет — цвет снега — связан с вьюгой, разгулом стихии. Так поэт выражал надежду на революционное, стихийное преображение России черной в Россию белую. А возглавлять это преображение будет «Исус Христос» («в белом венчике из роз»; идет «снежной россыпью жемчужной»). Важное место в цветовой символике поэмы занимает и красный цвет. Именно он характеризует революционную эпоху — кровь, убийства, насилия, «мировой пожар», кровавый флаг отряда двенадцати — «красной гвардии». Блок верил в преодоление кровавого греха, в исход из кровавого настоящего к гармоничному будущему, которое олицетворено в поэме образом Христа. Он писал: «Это ведь только сначала — кровь, насилие, зверство, а потом — клевер, розовая кашка».
Если разгулявшаяся стихия олицетворяет революционное начало, то символом «старого мира» выступает в поэме голодный, паршивый пес, появляющийся в поэме вместе с буржуем:

Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный как вопрос.
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.

«Пес холодный — пес безродный», не отставая, следует за революционным отрядом, отстав от буржуя. Таким, кажется Блоку, будет выбор «старого мира»: он не останется «на перекрестке» с буржуем, а увяжется за красногвардейцами, то ли потому, что у них сила, то ли потому, что они несут с собой обновление.
Революционный отряд двенадцати сам по себе является центральным символом поэмы. Описывая их вначале, Блок сравнивает их с преступниками и каторжниками: «В зубах — цыгарка, примят картуз, / На спину б надо бубновый туз!» Но в них можно увидеть и христианскую символику. По ассоциации с евангельскими апостолами, которых тоже было двенадцать, дозор можно назвать «апостолами революции», ведь в конце поэмы оказывается, что перед отрядом идет «Исус Христос». Образ-символ Христа имеет множество трактовок, каждая из которых делает свой вклад в его понимание. Иисус несет с собой чистоту, белизну, искупление, прекращение страданий. Он находится в другой плоскости, далеко от уличной стихии, вьюжной земли, по которой шествуют апостолы революции. Он выше истории, хаоса, вьюги. Автор показывает разобщение земли и неба, Иисус остается лишь напоминанием о святости, недостижимой для тех, кто остался на земле. Этой трактовке противоречит то, что Иисус держит в руках красный флаг — налицо Его приобщенность к земным, стихийным, революционным делам. Разительно отличающуюся от других трактовку финала поэмы предложил русский поэт М. Волошин. В финальной сцене он увидел картину расстрела. Христос не идет во главе двенадцати, напротив, апостолы революции преследуют его, но не замечают — Иисус виден только автору. Таким образом, поэт считал, что поэма написана против большевиков.
Сам Блок неоднократно признавался, что образ Христа в финале возник как бы помимо его воли: «Я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее я видел Христа».
Поэма «Двенадцать» представляет собой попытку поэта вслушаться в музыку революции, «броситься» в ее «многопенный вал». Многозначные символы, наполняющие поэму, препятствуют однозначной трактовке смысла революции. Этого и добивался автор поэмы, предлагая своим читателям не судить однозначно революционные преобразования, а вместе с ним окунуться в «вихрь атомов космической революции». К сожалению, далеко не все его современники поняли призыв поэта.

Художественный и концептуально-смысловой мир поэмы «Двенадцать», написанной А.Блоком в начале 1918 года, неизмеримо велик, что и позволило ряду исследователей творчества поэта воспринимать это произведение:

• Итоговым для всего его литературного пути
• Воплощением символистского миропонимания автора
• Текстом с множественными контекстуальными отношениями

Меж тем, для анализа данной конкретной блоковской произведения в рамках привычного метода литературоведения для начала рассмотрим ее основные теоретические позиции по сюжету, теме, жанру, образам и символике.

История создания «Двенадцать» и мировосприятие поэта

Это художественное произведение писалось Блоком единовременно с известной статьей . Из-за этого иногда может возникать упрощение или даже иллюзия, что «Двенадцать» создавалась как поэтическая иллюстрация основных идей поэта, провозглашенных им в своей публицистике. Разумеется, существует некая смысловая «перекличка» между этими двумя работами, но саму поэму нельзя трактовать лишь в таком «оформительском» плане. Напомним, что и публицистическое творчество поэта было особенным, Блок оперировал в нем словом не в его понятийном или терминологическом качестве, а как художественным сцеплением разных смыслов. Поэтому и в поэзии, и в публицистике для него характерно использование ассоциативного и метафорического принципа.

Общеизвестно, что поэт принял произошедшую в России революцию – и Февраль, и Октябрь 1917 года для Блока стали событиями как важными, так и желанными. Этому объяснение находится в его особом миропоэтическом и даже историософском концепте понимания истории, в котором существенные позиции занимали две категории – стихия и музыка.

Понятия «стихии» и «музыки» у Блока

В понятие «стихии» поэт вкладывал целый комплекс категорий и состояний – природных и космогонических, социальных и психоэмоциональных, духовных и исторических. Сама эта категория появилась у него в лирике задолго до революционных событий. Уже в 1910 годах поэт пытается разделить и структурировать ее по принципам этики. Так у Блока возникает следующая важнейшая для его творчества категория – музыки. Это понятие у поэта также многозначно и объемно. Под ее целью Блок понимает организацию и гармонизация всей истории и мироздания. Разумеется, категория «музыки» вводилась поэтом не в ее искусствоведческом значении, а в смысле

«..мистической первоосновы» мира, «первостихии» всей истории (Ф.Степун).

Поэтому в миросозерцании поэта случившаяся в России революция была воспринята как зарождение «новой музыки», слушать которую Блок и призывал. То есть «музыка революции» в поэме «Двенадцать» — это не просто прямые звуки городского шума с выстрелами, криками, песнями, а почти мистическое звучание ветра («мирового циклона», ветра с «запахом апельсиновых рощ» и т.д.). А стихия революционных масс – это восстановление закона нравственности в обществе, поэтому она может быть оправдана (и оправдывается поэтом). Когда стихия революция «чревата» музыкой, то все разрушения являются творческим актом, который ведет к дальнейшему одухотворению жизни. Эти умозаключения из статьи Блока позволяют понять, как именно воспринимал поэт саму революцию – для него она была балансом этих двух категорий – музыки и стихии.

Анализ поэмы «Двенадцать» — тема, образы, жанр и символы

Образ времени-пространства

Город в поэме у Блока одновременно подается как весь «божий свет», то есть не имеет топографической конкретики. Его:

• «Урбанистические признаки» — это здания (упоминание о них появляется в тексте лишь дважды)
• Социальные признаки – это маркеры кабаков, погребов

В пространстве поэмы «господствует» и природная стихия – это сугробы, лед, ветер — задачей которой становится уничтожение контуров созданного человеком, т.е. города. Блок привносит в текст таким образом и космогоническое звучание, которое «дополняется» также и цветовой символикой. Черным и белым у поэта обозначены не конкретные объекты, а именно явления космологические:

• Время – «черный вечер»
• Осадки – «белый снег»
• Мифообраз – «в белом венчике»

Функция светообразов здесь – обозначить свет и тень самого мироздания.

Для красного же света Блок оставляет «маркировку» энергии случившего взрыва.

Время в «Двенадцати» не имеет привычной линейности от прошлого к грядущему. Здесь они не отделяются друг от друга, а соединены в настоящем, которое пульсирует от их взаимодействия.

Время соединено в поэме также посредством красноармейцев.

Образы красноармейцев

По логике эти персонажи должны выражать собой грядущее, но у Блока они остаются «носителями старого мира»:

«В зубах — цигарка, примят картуз, / На спину б надо бубновый туз!»

В задачи персонажей входит «мировой пожар», уничтожение «незримого врага» и т.д. То есть они являются для Блока не «новым человеком», а скорее – «ветхим». В попутчиках у красноармейцев обнаруживается «паршивый пес», которого считают:

• Образом «старого мира»
• Образом теневой стороны всего мироздания (пес – как символ дьявола)

Жанр «Двенадцати»

Блок определяет жанр «Двенадцати» как поэму. Но произведение не выдержано в нем как лиро-эпический текст. Скорее, здесь очевидно соединение разножанровых фрагментов, переходы меж которыми также не обусловлены конкретными задачами эстетики. Основной характеристикой по жанровому решению можно назвать разноречие, посредством которого и организован весь строй поэмы:

• Лирическое отступление – речевая характеристика лирического героя
• Повествование – речь рассказчика
• Диалог, частушка, романс, солдатская песнь – речь персонажей

Подытожим, такая жанровая разнородность требовалась Блоку для передачи того самого стихийного состояния, неупорядоченности мироздания и предчувствия его революционного обновления.

Композиция поэмы

Но творческие возможности стихии, ее потенциал «уравновеситься» музыкой Блок представляет в «Двенадцати» в их композиционном решении. Цельность поэме, такой разнородной по жанрам, придает ритм марша. Его преобладание над иными текстовыми интонациями ощущается как общая доминанта. Маршевая ритмика подается не отдельным субъектом, а всеми участниками произведения – от рассказчика и красноармейцев до лирического героя. Можно сказать, что так Блок «озвучил» саму стихию, показав ее потенциал самоорганизации в творческом акте.

Сюжет поэмы

Сюжетное построение в данном произведении очень простое, хотя его «очертания», по мысли М.Волошина, «несколько затуманены». Этот критик и современник Блока считал, что фабульная конструкция всей поэмы не является ее сущностью. Главным в ней он определял «волны ее лирических настроений», проходящих по душам 12-ти ее основных персонажей.

Меж тем, исследователи произведения определяют сюжет поэмы как историю героя Петрухи.

Поэт в нем реализует свое понимание сущности человека, который на своем пути:

• пребывает в стадии стихийного (вначале он просто «ветхий человек»)
• может откликнуться на вызов мира (духовный конфликт)
• внять ритмической гармонии мироздания (преобразиться)

Эти стадии и проходит красноармеец, совершая обход ночного города.

1. Петруха может ощущать этот мир лишь телесно. Его отношение к Катьке неодухотворено ничем. Его восприятие мира эгоцентрично. Получив обиду, он озадачен местью. Это действия «ветхого человека»
2. Свершается преступление, убита женщина, к которой Петруха испытывал чувства. Обидчик же жив. Разрушительный порыв становится преступлением против самого героя, т.е. саморазрушением
3. Раскаянием, пришедшим вслед убийству, Петруха «перерождается» — этот процесс у Блока подан как однозначно созидающий. Более того, поэт даже выделяет этого персонажа из общей группы красноармейцев – Петруха «сбился» с ритма, потерял «лицо» как убийца, а затем, вняв общей «музыкальности», становится частью общего «мы».
4. Злоба уходит со словами прощения-«молитвы»: «упокой…»

Образ Христа в поэме «Двенадцать»

Вам понравилось? Не скрывайте от мира свою радость - поделитесь

Символика и её роль в поэме А.А.Блока «Двенадцать»

А.А.Блок – великий русский поэт. Ему принадлежит особое место в русской литературе ХХ века. Ярчайший представитель символизма, вдохновенный певец Прекрасной Дамы, он остался в её истории и как автор произведения, которое до сих пор вызывает у читателей множество вопросов и споров. Это не случайно: поэма «Двенадцать», воссоздающая грандиозную картину революционных событий, насквозь пронизана иносказаниями и символами.

Значение символов, использованных автором в поэме «Двенадцать», полностью соответствует нормам, принятым в литературе того направления, к которому он принадлежал. Символ представителями этого направления воспринимался в качестве одного из способов скрытого сравнения. Вместе с тем он обладал ярко выраженной многозначностью, позволяющей каждому человеку воспринимать его по-своему. Поэму «Двенадцать» Блок построил на сложнейших переплетениях различных символических значений. Так, огромный смысл был вложен автором в саму ритмическую организацию поэмы. Вглядываясь в неё, отмечаешь, что первая глава в стилевом отношении представляет собою народное представление саморохов, создаёт ощущение нереальности происходящего, его кинематографичности. Это ощущение усиливается введением в произведение различных художественных деталей. Такой деталью, к примеру, является огромный белый холст, натянутый через умьезу. Он напоминает экран. Созданию этого эффекта способствует и нагнетение автором чёрного и белого цветов, придающих графичность чёрно - белому пейзажу.

Таки образом автор воссоздаёт символическую картину страны, над которой навис Божий гнев. Цветовая символика этой картины знаменует два жизненных начала: белое – это всё праведное и святое, чёрное – всё грешное и преступное.

Огромной символикой обладает и название поэмы. Им стало её ключевое слово, содержащее в себе несколько символических значений и вызывающих у читателей множество ассоциаций.

Первое значение, конечно, связано с его временем. Двенадцать – это рубеж между сегодняшним днём и вчерашним. День уходящий связан со старым миром, его падение остаётся за этим временным рубежом. Что впереди, завтра – неясно. Вероятно, «мировой пожар». В его горниле и должно произойти рождение нового.

Есть у и другая ассоциация, возникающая при слове «двенадцать». Это количество апостолов. Имена героев – Петруха и Андрюха – подчёркивают связь названия с библейской историей. Известно, что апостол Пётр трижды в течение одной ночи отрекался от Христа. Петруха из поэмы «Двенадцать» тоже три раза теряет веру и обретает её вновь. К тому же он - убийца своей возлюбленной. Читатель видит, как он «замотая платок на шее – не оправится никак…». Платок на шее Петрухи напоминает петлю, а сам он – Иуду. Впрочем, и красногвардейский патруль, идущий «эх, эх, без креста» и состоящий из вчерашних грабителей и убийц, готовых стрелять хоть в сугроб, хоть в буржуя, хоть в бродячего пса, хоть во всю Святую Русь, даже с большой натяжкой не создаёт представления о святых. Оно возникает неожиданно, тогда, когда вдруг сквозь метельную кутерьму начинает сквозить образ Христа, возглавляющего шествие. Христы – это правда внешнего раскрепощения социальных низов и освобождения человеческой личности.

Образ метели в поэме «Двенадцать» обладает огромной смысловой нагрузкой, позволяющей придать произведению великую многозначность.

Поэма «Двенадцать» - это и история грехопадения и расплаты за него и вместе с тем история гибели старого мира и мучительного рождения нового – таково её совокупное значение, складывающееся из отдельных элементов, наполненных условностями блоковской символики.

Поэма “Двенадцать” была написана А Блоком в январе 1918 года, когда октябрьские события были уже позади, но прошло еще недостаточно времени, чтобы осмыслить их и дать объективную историческую оценку. Революция 1917 года пронеслась, как буря, как ураган, и трудно было однозначно сказать, что хорошего и что плохого она принесла с собой. Именно под таким стихийным впечатлением была написана поэма “Двенадцать”.

Яркие, многозначные образы и символы играют важную роль в поэме А. Блока, их смысловая нагрузка велика; это позволяет более живо представить революционный Петербург, революционную Россию, понять авторское восприятие революции, его мысли и надежды. Одним из главных символов революции в поэме “Двенадцать” является ветер, подобно ему, он сносит все на своем пути.

Ветер, ветер! На ногах не стоит человек.

Ветер, ветер - На всем божьем свете! Завивает ветер Белый снежок.

Под снежком - ледок.

Скользко, тяжко, Всякий ходок Скользит - ах, бедняжка! В этой части поэмы А. Блок стремился донести до читателя атмосферу времени, когда всякий может “подскользнуться” на “ледке” революции, захваченный врасплох ураганом перемен.

В поэме встречается еще один яркий символ - “мировой пожар”. В статье “Интеллигенция и революция” Блок писал, что революция подобна стихийному явлению, “грозовому вихрю”, “снежному бурану”; для него “размах русской революции, желающей охватить весь мир, таков: она лелеет надежду поднять мировой циклон...”. Эта идея нашла свое отражение в поэме “Двенадцать”, где автор говорит о “мировом пожаре” - символе вселенской революции. И этот “пожар” обещают раздуть двенадцать красноармейцев: Мы на горе всем буржуям Мировой пожар раздуем, Мировой пожар в крови - Господи, благослови! Эти двенадцать красноармейцев олицетворяют собой двенадцать апостолов революционной идеи. Им поручено великое дело - защищать революцию, хотя их путь лежит через кровь, насилие, жестокость. С помощью образа двенадцати красноармейцев Блок раскрывает тему пролитой крови, насилия в период великих исторических перемен, тему вседозволенности. “Апостолы революции” оказываются способны убивать, грабить, нарушать Христовы заповеди, но без этого, по мнению автора, невозможно осуществить задачи революции. Блок считал, что путь к гармоничному будущему лежит через хаос, кровь.

В этом смысле образ Петрухи, одного из двенадцати красноармейцев, который из ревности убил Катьку, немаловажен. С одной стороны, А. Блок показывает, что его злодейство быстро забывается и оправдывается еще большим грядущим злодейством. С другой стороны, через образы Петрухи и Катьки Блок хочет передать, что, несмотря на происходящие важные исторические события, любовь, ревность, страсть - вечные чувства, которые руководят поступками человека.

Также немаловажными в поэме “Двенадцать” являются образы старухи, попа, буржуя - они представители старого, отжившего мира. Например, старуха далека от революции, от политических дел, ей непонятен смысл плаката “Вся власть Учредительному собранию!”, она не принимает и большевиков (“Ох, большевики загонят в гроб!”), но старуха верит в Богородицу, “матушку-заступницу”. Для нее важны насущные проблемы, а не революция: На канате - плакат: “Вся власть Учредительному Собранию!” Старушка убивается - плачет, Никак не поймет, что значит, На что такой плакат, Такой огромный лоскут? Сколько бы вышло портянок для ребят...

Поп и буржуй боятся последствий революции, боятся за свою судьбу, за сбою дальнейшую жизнь: Ветер хлесткий! Не отстает и мороз! И буржуй на перекрестке В воротник упрятал нос.

А вон и длиннополый - Сторонкой - за сугроб...

Что нынче невеселый, Товарищ поп? Старый, отживший, ненужный мир в поэме представлен также как “безродный”, “холодный” пес, который едва плетется за двенадцатью красноармейцами: ...Скалит зубы.- волк голодный - Хвост поджал - не отстает - Пес холодный - пес безродный...

Впереди - Исус Христос.

Образ Христа в поэме олицетворяет веру Блока в преодоление кровавого греха, в исход из кровавого настоящего к гармоничному будущему. Его образ символизирует не только веру автора в святость задач революции, не только оправдание “святой злобы” революционного народа, но и идею принятия Христом очередного греха человека, идею прощения и надежду, что люди придут к Его заветам, к идеалам любви, к вечным ценностям. Иисус идет впереди двенадцати красноармейцев, которые проходят путь от свободы “без креста” к свободе с Христом.

Революционный Петербург, в котором разыгрываются “вселенские стихии”, олицетворяет всю революционную Россию. А. Блок изобразил ее как расколотый надвое мир, как противостояние черного и белого. Символика цвета играет важную роль в поэме “Двенадцать”: с одной стороны, черный ветер, черное небо, черная злоба, черные ремни винтовок, а с другой - белый снег, Христос в белом венчике из роз. Чёрное, злобное настоящее противопоставлено белому, светлому, гармоничному будущему. Символикой красного цвета выражается мотив кровавого преступления. Красный флаг, с одной стороны, - символ победного конца, с другой стороны -символ кровавого настоящего. Цвета ассоциируются с образом времени: черное прошлое, кровавое настоящее и белое будущее.

Благодаря системе образов и символике в поэме “Двенадцать” Блоку удалось показать, что в кровавом настоящем происходит становление нового человека и переход от хаоса к гармонии. В этом и заключается, по мысли поэта, истинный смысл революции.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.coolsoch.ru/

Было использовать стихи такого великого поэта, в свою пользу, с целью оправдания революции и кровавого беспредела, а ведь Блок сам говорил, что в его поэме “Двенадцать” совсем нет политики. Читая стихи Александра Блока начала века, его самого можно было бы назвать “революционером” – стихии у него достаточно смелые, “народнические”, но Блок был русским человеком и как всякий русский любил людей, ...

От старого мира. Подходит время двенадцатой главы, она самая сложная. Ею заканчивается поэма, но вопросы, поставленные автором, остаются без ответа. 3.4 Стилистика и символика Стилистика, символика Поэма Александра Блока “Двенадцать” достаточно богата символикой, что вообще характерно для лирики серебряного века, и далее мы попытаемся собрать эти символы в некую единую систему. Ритм первой...

Жизни и творчестве А.С.Пушкина, Ф.М.Достоевского, М.Е.Салтыкова-Щедрина. Образы Библии неоднократно вдохновляли А.С.Пушкина. Поэт обращался к Библии, использовал в своих произведениях библейские темы, образы, стиль. Библейские реминисценции в поэзии А.С.Пушкина получают отражение в стихотворениях: «Десятая заповедь», «Из письма к Вигелю», «В крови горит огонь желанья», «Пророк», «Вертоград моей...

... "музыкальная группа", в которую входили Бальмонт, Вяч. Иванов и Балтрушайтис. В то же время их единомышленники по символизму Брюсов, Белый и Блок организовали другую группу - "маломузыкальную". Ясно, что это - их ирония, изыски. Музыку они все ставили очень высоко в своем творчестве, особенно Бальмонт. Леонид Сабанеев в своих воспоминаниях писал: "Бальмонт хорошо и глубоко чувствовал музыку - что...

Вся трагедия великого русского искусства ХХ века коренится в скорбном пути русской литературы ХIХ века, преисполненного ”религиозной болью, религиозным исканием”. Отмечая национальный характер этой боли, Н. Бердяев пишет о Гоголе, Тютчеве, Толстом и Достоевском: “Они ищут спасения, жаждут искупления, болеют о мире...” Эта мука художников-богоискателей потому страшная, что они, ставя себе задачей во что бы то ни стало совместить этику с эстетикой, плакали о недосягаемой высшей красоте, о святости, которую тщились и в личной жизни осуществить, и в творчестве воплотить. Но тем более чувствовали они себя великими грешниками. Не есть ли этот плач по утраченной красоте то, что наша православная духовная традиция называет “тоской по Богу”?

За полтора года до смерти, в 1919 году, осмысливая пути русских писателей, Блок записал глубоко прочувствованные строки: “Весь крестный путь русской духовной жизни проходит сквозь наше сердце, горит в нашей крови”. Русская литература вступает в ХХ век в тени затмения, под грохот революции и Первой мировой войны, оставив позади изнуряющую борьбу за Человека и за Бога, которого свёл с пьедестала безжалостный нигилизм. Мотив греховности усиливается в ней, мотив ожидания суда, наказания, неминуемого искупления через кровь начинает звучать как предсказания Иоанна Богослова. Серебряный век - время упорного сражения Бога и Дьявола в душах и умах русской интеллигенции, и эта битва, которую можно назвать своего рода равнодействующей богоискательства и дьяволопоклонства, не могла не иметь отражения в искусстве. “В ХХ столетии картина ада на земле изображает уже не умирающие от своего греха души, а торжество духа зла, - считает М. В. Лосская-Семон.- Пророчество Достоевского о Великом Инквизиторе сбывается. А гениальные творцы слова всё так же продолжают спускаться в ад, держа в дрожащих руках своих крест Господен. Они присоединяют, приобщают весь страдающий православный народ к тайне мученичества Христа. Они молятся со слезами у креста Господня.”

Поэма Блока “Двенадцать”, посвящённая Октябрьской революции, часто цитировалась в идеологических спорах: одни спешили автора причислить к “своим “, другие - грозили ему отлучением как отступнику. Благословил или проклял Блок революцию? Пожалуй, это не самый важный вопрос в отношении блоковской гениальной поэмы. И истину надо искать не в отзывах современников, не во мнениях критиков, не в публицистике Блока и даже не в его дневниках. Как писал К. И. Чуковский, “лирика была мудрее поэта... Простодушные люди часто обращались к нему за объяснениями, что он хотел сказать в своих “Двенадцати”, и он, при всём желании, не мог им ответить. Он всегда говорил о своих стихах так, словно в них сказалась чья-то посторонняя воля, которой он не мог подчиниться”. В “Записке о “Двенадцати” Блок признавался, что в январе 1918 года (время написания поэмы) он “отдался стихии..слепо”: даже физически поэт, согласно его признанию, ощущал “шум от крушения старого мира”, а отражение “проносящегося революционного циклона” сказалось “ во всех морях - природы, жизни, искусства”. Проблема стихийного начала, его воплощения, осмысления и преодоления, оказалась в поэме одной из самых важных.

Между тем поэма с политикой, с партийными программами, боевыми идеями и т.п. (как и всё творчество поэта) не имеет никаких точек соприкосновения; её проблема - не политическая, а религиозно-нравственная , и только с религиозной точки зрения, по мнению В. Жирмунского, “можно произнести суд над творческим замыслом поэта”. И здесь речь идёт прежде всего не о политической системе, а о спасении души, - во-первых, красногвардейца Петрухи, неожиданно поставленного поэтом в художественный центр событий поэмы, затем - одиннадцати товарищей его, наконец, - многих тысяч им подобных, всей бунтарской России - её “необъятных просторов”, её “разбойной красы”. “И если нет в ней ни панегирика, ни апофеоза большевизма, - пишет М. Волошин, - всё же она является милосердной представительницей за тёмную и заблудшую душу русской разиновщины”.

Конечно, “старый мир” и его представители, “товарищ поп”, “писатель-вития”, “барыня в каракуле” и “буржуй, как пёс голодный”, не пользуются художественной симпатией автора. В этом сказывается его духовный максимализм, стихийное отрицание сложившегося, окаменевшего бытового уклада частной и общественной жизни, жажда безмерного и безусловного. Конечно, он сумел подслушать в революции какие-то новые ритмы ещё не написанной Марсельезы: “Винтовок чёрные ремни, / Кругом - огни, огни, огни... /...Революцьонный держите шаг! / Неугомонный не дремлет враг!”

Но породнила поэта с революцией вовсе не какая-нибудь определённая система политических и социальных идей, а та стихия народного бунта “с Богом или против Бога”, в которой Блок ощутил нечто глубоко родственное своему собственному духовному максимализму, религиозному бунту, “попиранью заветных святынь”: “Товарищ, винтовку держи, не трусь! / Пальнём-ка пулей в Святую Русь - / В кондовую,/ В избяную, / В толстозадую! / Эх, эх, без креста!”

Блок унаследовал не только надежды и предчувствия Вл. Соловьёва, связанные с апокалиптической идеей близящегося будущего преображения (“обож ения”) мира, которое должно совершиться в результате победы Космоса над Хаосом, Христа над Антихристом, но и свойственное Достоевскому ощущение себя неотъемлемой частью “униженных и оскорблённых”. По мнению М. Ф.Пьяных, поэма “Двенадцать” была “во многом написана по Достоевскому”. Один из героев Достоевского, молодой крестьянин Влас в порыве религиозного исступления, богоборчества, индивидуалистического дерзания (“кто кого дерзостнее сделает”) направляет ружьё на причастие (“пальнём-ка пулей в святую Русь!”), и в минуту свершения святотатственного деяния, “дерзости небывалой и немыслимой, ему является “крест, а на нём Распятый”. “Неимоверное видение предстало ему... всё кончилось”. “Влас пошёл по миру и потребовал страдания”.

Погрузившись в родную ему стихию народного восстания, Блок подслушал её песни, подсмотрел её образы, родственные его настроениям, но не скрыл их трагических противоречий, как и в своей судьбе не умолчал о разорванности, запутанности, безысходности страдания, - и не дал никакого решения, не наметил никакого выхода: в этом правдивость гения перед собой и своими современниками.

Сюжет поэмы построен на движении, на постоянном движении героев в даль, в неизвестность, вперёд. И это не случайно, ведь через самого Блока мучительно проходит осознание своего пути, “исполненного падений, противоречий, горестных восторгов и ненужной тоски”. Чувство непрерывного развития, самосовершенствования, никогда не покидавшее поэта, было одной и центральных категорий его мышления. Неуклонность движения ведёт к безвозвратности, но даже грань небытия не отменяет опасности бесконечного повтора, движения по замкнутому кругу. Только ясная и осознанная цель может помочь преодолеть это круговращение, считает Блок. Лучшая цель - та, к которой можно идти бесконечно, непрерывно двигаясь, вечно продвигаться и никогда полностью не достигнуть.

Движение во времени угадывается уже в самом названии поэмы - “Двенадцать” , связанном с переломными моментами в отсчёте времени (год, меняющийся через 12 месяцев, наступление нового дня в полночь и т.д.). Но само число идущих “вдаль”, “без креста”, “без имени святого”, стреляющих в видение “в белом венчике”, соответствует двенадцати ученикам Христа (имя одного из апостолов дано Петрухе(Пётр), другое - Ваньке (Иоанн), третье - Андрюхе (Андрей). Вспомним и историю апостола Петра, трижды отрёкшегося от Христа за одну ночь. Но у Блока наоборот: Петруха за одну ночь трижды возвращается к вере и трижды вновь отступает. К тому же он - убийца своей бывшей возлюбленной. Убийца получает имя того единственного апостола, который “обнажил меч” (“Замотал платок на шее - / Не оправиться никак.”) Платок как петля на шее, и Петр превращается в Иуду.

Евангельские ассоциации не случайны, для них есть и другие подтверждения. Прежде всего, это парадоксальное следование богоборцев заветам Христа: “...удобнее верблюду пойти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божие”, “Многие же будут первые последними, и последние первыми” (Мф.: 19;24, 30). Кроме того, это идея выделенности из общего потока нескольких избранных, достойных “избавления”: “...восстанет народ на народ, и царство на царство... Преданы также будете и родителями и братьями, и родственниками, и друзьями... И будете ненавидимы всеми... Но и волос с головы вашей не упадёт... приближается избавление ваше”. (Лк.: 211; 6 - 28). Аналогия революционного патруля с апостолами христианского учения, по-видимому, для самого автора была многозначна, как любой символ, и ориентирована на субъективное восприятие, на додумывание.

Двенадцатью в поэме движет злоба и страх. Они то и дело оглядываются по сторонам, ищут невидимого врага, готовые применить оружие в любой момент. В поэме дано прямое указание на то, что это преступники, уголовники (“на спину б надо бубновый туз!”), у которых нет ни идеи, ни идеала, а одна звериная месть и зависть. Мотив свободы в целом передаёт общенародную радость массы, которая вырвалась из оков старого мира. Она отвергла заодно и всякий “крест” - знак церковности, духовных норм и устоев старого мира, знак жизни-страдания. Знак “креста” особо подчёркивает антирелигиозную, антицерковную направленность всей мятежной массы, ибо в первой главе им был помечен “нынче невесёлый” духовный наставник старого мира, ставший “сытым” (“И крестом сияло / Брюхо на народ...”). Саркастически выявлена суть этого духовенства, которое вековую идею “равенства людей” обратило в такую же несостоятельность, как парадоксальное сочетание слов “товарищ - поп”.

Двенадцать, стреляющие в “Святую Русь”, совершающие убийство Катьки и хвастающие этим убийством, - великие грешники. В их душах - не очищающий огонь, не искупление, не свобода, а “свобода без креста”. Куда же движется отряд? В поэме ни разу не называется его цель. Только “вперёд, вперёд”, только бессмысленно “вперёд”. Двенадцать идут в пустоту, в метель, во вьюгу, без дороги и без пути. Сквозь хаос событий, хаос вьюги, хаос возмущённой стихии, в которой видны обрывки проносящихся лиц, положений, действий, нелепых в своей обрывочности, но связанных общим полётом сквозь ветер и снег. Идут по крови и через кровь: “...Идут без имени святого / Все двенадцать - вдаль. / Ко всему готовы,/ Ничего не жаль...”

Только раз вспомнит Петруха имя Божие, вспомнит имя Христа и затоскует. Ему станет жаль убиенную Катьку. Раскрывая в “бедном убийце” роль нравственного фактора, суда совести, автор усматривает способность к покаянию, где и “жалость” как сострадание включается в процесс ”очищения” души. Совесть, а иными словами “память о Боге”, живёт даже в атеисте, поэтому тот так свирепо защищает свою идею безбожия. И только раз - одной строкой - прозвучит в поэме молитва по загубленной Катьке: “ Упокой, Господи, душу рабы твоея”, но тут же её заглушит возглас: “Скучно!” Казалось бы, имени Бога и присутствию Бога нет места в этом строю, в этом движении, осквернённом пролитой кровью. Но почему красногвардейцев охватывает страх, почему им мерещится в переулках сначала “красный флаг”, а затем “кровавый флаг”? Страх (как признак веры в Бога) они заглушают то криками, то руганью, то стрельбой. В финале выстрелы нарастают, и вот тогда, уже в полной безнадёжности, в горе и отчаянии (“Эка тьма!”), является в заключительной строфе поэмы фигура Христа. Неожиданность или художественная закономерность такое явление?

Голодный пёс, подобно гётевскому пуделю из “Фауста”, который трансформируется в Мефистофеля, на глазах теряет реальные очертания и становится фигурой символической: оборачивается “старым миром”, и красногвардеец, сперва ругнувшийся по адресу бродячей собаки, теперь проклинает уже не её, а зловещее прошлое, в неё воплотившееся. В “псе безродном”, оказывается, как и в пуделе Фауста, скрывался Сатана. И когда после такого сатанинского превращения пса в старый мир появляются образы хохочущей вьюги, а затем и Христа, это воспринимается как художественная закономерность. Последняя тирада, завершающая поэму, приобретает поистине вселенский символический смысл: позади революционного дозора плетётся пёс, ассоциирующийся с Сатаной, а впереди - Иисус Христос, имя которого рифмой соединено с его вечным антагонистом: “Позади - голодный пёс...” - “Впереди - Иисус Христос”. Здесь рифма ещё подчёркнута синтаксическим параллелизмом, выявляющим антитезу Сатаны и Бога. Их извечное противостояние - и в душах бойцов за новый мир.

В пятой главе Деяний апостольских рассказывается, как апостол Пётр убил (не из винтовочки стальной”, а словом уст своих) мужа и жену, Ананию и Сапфиру за то, что утаили они часть имущества своего от христианской коммуны: “паде же абие перед ногами его, и издше”...”И бысть страх велик на всей церкви”, - прибавляет бытоописатель. “Что же, и здесь Христос? - спрашивает Р. Иванов-Разумник. - Здесь его нет, но мимо этого, над этим - идёт он впереди двенадцати убийц и грешников, посланных им в мир”.

“Мир проходит через богооставленность, - пишет Н. Бердяев. - То, что восстаёт в человеческом страдании против Бога во имя человека, и есть восстание самого истинного Бога”. Достоевский подчёркивал, что убеждённый атеист поднялся на более высокую ступень духовного развития, чем тот, для кого проблемы Бога не существует: “Равнодушие только совсем не верует. Атеизм самый полный ближе всех, может быть, к вере стоит”.

У двенадцати “чёрная... злоба” кипит в груди, и свою борьбу за свободу человека они творят “без имени святого”. Сознание героев Блока можно понимать по Достоевскому: ”Пусть я проклят, пусть я низок и подл, - говорит Дмитрий Карамазов, - но пусть и я целую край ризы, в которую облекается Бог мой; пусть я иду в то же самое время вслед за чёртом, но я всё-таки и Твой сын, Господи, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть.” Христос появляется в ответ на раскаяние Петрухи, на его жалость к бессмысленно убиенной Катьке, на воспоминание о любви, на его почти неосознанное душевное движение навстречу Спасителю. Его появление, смысл которого в изгнании бесов, преодолении стихийного аморализма, - залог будущего трагического катарсиса для героев. Вслед за опьянением религиозного бунта неизбежно приходит религиозное отчаяние. “Благую весть” о появлении Мессии для них несёт нищий: “Один бродяга / Сутулится, / Да свищет ветер... / Эй, бедняга! / Подходи - / Поцелуемся...” “Поцелуемся” - потому что настаёт праздник на улице бедняков, “поцелуемся” - потому что Спаситель близко.

Но ведь герои Блока не только шествуют - в понимании поэта - по заснеженному ночному Петербургу. Своим “державным шагом” они идут из “царства Времени” в Вечность, оставляя за собой людей и реалии отвергнутого ими “старого мира”. И Христос, так неожиданно и, кажется, неоправданно появившийся впереди них “с кровавым флагом”, “нежной поступью надвьюжной” ведёт их не к новым кровавым боям, но “из Времени в Вечность”, из царства Крови в царство будущего Примирения и Всепрощения”.

Образ-мотив крови в поэме чрезвычайно многозначен. Кровь - душа (“Душа кровь притягивает”, отсюда “Мировой пожар в крови!” означает пожар в душе). Кровь - любовь, путь к идеалу любви (“Кровь обагрит алтарь любви”, поэтому “руки в крови / Из-за Катькиной любви” означает и путь массы к своему идеалу Любви). Мотив крови связан с любовью-ненавистью, радостью-страданием как смыслом и путём познания жизни. Кровь - знак трагизма истории, знак восстания, знак исторического возмездия (”буржуй...выпью кровушку за зазнобушку...”). Ведущие значения мотива крови входят в символ “кровавого флага”: это новый крест Христа, символ его теперешних распятий и искупления грехов людских. Христос, Богочеловек, не сторонится грешников подобно пуританам. Он, наоборот, пришёл к страдающим в плоти и в душе своей к мученикам , гонимых бесами, он пришёл спасти жертв страшного мирового зла. Ходит по этой мучающейся земле не торжествующий, а страдающий Христос... Христос, однако, обещающий всеобщее воскресение и те времена, когда “отрёт Бог всякую слезу с очей” мучеников (Откровение Иоанна Богослова, 7, 17). Страдает Богочеловек за падшую тварь свою, за христианского грешника, страдает он и за безбожника, за того, кто Бога не помнит, отошёл от него. Но страдает Он, главное, вместе со страдающим человеком, который вслед за ним идёт по крестному пути. Путь “вочеловечения” оказывается тождествен пути на Голгофу.

Атрибутика образа Христа в поэме женственна (видимо, связана с идеей Вл. Соловьёва о “Софии”, или “Премудрости Божией”), она противоречит всей атмосфере “Двенадцати”. Там - ругательства, угрозы, чёрная злоба, страх; здесь - белые розы в венце, нежная поступь надвьюжная по снежной россыпи жемчужной. Церковная традиция говорит о розе как символе крови Христовой. Блок уточнил определение цвета роз, исходя из каноничных церковных представлений о венке как символе триумфа и белом цвете как символе чистоты. Белый - это цвет добра в Апокалипсисе, он символизирует холодную чистоту божественного в критический час очищения, когда грешники должны стать “белыми, как снег”. По исследованиям Д. С. Лихачёва, цветами в венке Спасителя могут быть и те белые бумажные розы, которыми украшали чело “Христа в темнице” в народных церквях и часовнях (ведь солдаты из “Двенадцати” - бывшие крестьяне). Владимир Соловьёв писал: “... красота без добра и истины есть кумир... Открывшаяся в Христе бесконечность человеческой души, способной вместить в себя бесконечность божества, - эта идея есть вместе с тем и величайшее добро и та же истина, телесно воплощённая в живой конкретной форме. И полное её воплощение уже во всём есть конец, и цель, и совершенство, и вот почему Достоевский говорил, что красота спасёт мир.” Красота Христа в “Двенадцати”, хоть и идёт он под кровавым флагом, есть красота истины. Он подхватывает этот флаг не для того, чтобы вести двенадцать к новой крови. Он уводит их с пути, на который они встали. “Падшесть человека порождает не судебный процесс между Богом и человеком, - утверждает Н. Бердяев, - а драматическую борьбу и творческое усилие человека ответить на Божий призыв”. Хаос (“ветер”, “вьюга”, “пурга”) не только “на всём божьем свете”, но и в душе каждого: “скользко, тяжко”. Раздвоенность утверждается приёмами антитезы и оксюморона: “Чёрный вечер. Белый снег.”, “дни и ночи напролёт”, “позади” - “вперёд”, “уторапливает” - “замедляет”, “горе - горькое - Сладкое житьё!”, “святая злоба”. На красноармейцев “возлагается некая претрудная внутренняя борьба, борьба духа со страстью и вместе с этим душевно-духовное страдание в этой борьбе”. Обращение двенадцати “Господи, благослови!” также свидетельствует о бессознательном стремлении грешников “ходатайствовать за себя” перед Христом. “Молитва есть зов о помощи, - пишет И. Ильин, - направленный к Тому, Кто зовёт меня к себе через моё страдание... Страдание пробуждает дух человека , ведёт его, образует и оформляет, очищает и облагораживает, оно как “посещение Божие”... “ибо в последнем и глубочайшем измерении страдает в нас, с нами и о нас само Божественное начало”. Блок уступил свой голос сознательно “глухонемой душе двенадцати безликих людей, в темноте вьюжной ночи вершащих своё дело распада и в глубине тёмного сердца тоскующих о Христе, которого они распинают”, - справедливо считает М. Волошин.

Пусть кажется им, что идут они решительным, “державным шагом” “без креста” и против Христа (“От чего тебя упас/ Золотой иконостас?”), пусть развязаны в них низменные инстинкты мести и ненависти к “неугомонному”, “лютому врагу” (“Ужь я ножичком / Полосну, полосну!..”), но недвусмысленно ощущается атмосфера распутья , перекрёстка , неосознанности цели и внутреннего разлада (“Скука скучная, / Смертная!.../ Скучно!”) . Поэма передаёт характерное для блоковского трагического дуализма ощущение нераздельной слитности Истины и Лжи, Космоса и Хаоса, Пути и Беспутства, Бога и Дьявола, Христа и Антихриста. Все эти, казалось бы, антиномии уравновешены в мифопоэтическом космосе Блока и воплощены в загадочной, призрачной фигуре, шествующей по кровавому снегу впереди красноармейцев.

К образу Христа, итоговому символу “нищей России”, интимной сопричастности поэта человеческому страданию, ведёт символика сораспятия. Христос у Блока - не традиционный спаситель, но народный, “невоскресший Христос”, “в цепях и розах”, “Сын Человеческий”, интимно-близкий каждому униженному и оскорблённому, искупитель кровью и страданием грехов людских. Это символический образ - знак всей грандиозной исторической эпохи, существование которой теперь, в эту январскую ночь (впрочем, как и всегда), поставлено под сомнение. Думал ли в это время Блок о Третьем Завете? Надеялся ли на возвращение Того, Кто невидимо показался на петроградской улице? Принял ли за Христа его антипода? Это не столь важно. Блоку важно было увидеть и услышать происходящее, связать его с историей нашей эры, введя в глобальный контекст.

То смысловое напряжение, которое образует содержание “Двенадцати”, есть напряжение между стихийным началом народной жизни в смутное время и сакральными истинами, утверждёнными в вечности. Последние выражены в евангельском заглавии произведения, которое проецирует образ революционного патруля на апостольскую символику, и в финальном образе Христа, оказывающегося одновременно мишенью и знаменосцем революционного отряда. Стихия революции священна, так как всё происходящее на Земле имеет высший смысл, связано с высшим промыслом. А само восприятие Блоком Христа настолько субъективно, лирично, что это невольно смещает читательское восприятие в область личного мистического опыта автора, осложнённого трагическим поиском и до конца не прояснённого им самим. В этой связи важно, что “Двенадцать” - произведение, где лирическая стихия, обогащённая эпическим и драматическим элементом, имеет господствующее значение. Н. Бердяев отмечал, что “Блок всегда упорно сопротивлялся всяким догматическим учениям и теориям, догматике православия и католичества, догматике Мережковского, догматике Р. Штейнера и многочисленным догматикам Вяч. Иванова. В его понятие о честности входило сопротивление догматике... Но лирика его связана с исканием Бога и Царства Божьего.” Блоковская поэма - не богословский трактат и не политическая прокламация, перед нами искусство , далёкое как от сиюминутной актуальности, так и от философских спекуляций. Важнее всего здесь символическая наполненность образов, в том числе и евангельских, смыслы которых принципиально неисчерпаемы.