Первый сон Веры Павловны, главной героини романа « » (1863 г.) русского писателя (1828 - 1889), описан в части XII главы 2 "Первая любовь и законный брак".

В романе описано четыре сна Веры Павловны (см. ).

Первый сон Верочки

И снится Верочке сон.

Снится ей, что она заперта в сыром, темном подвале. И вдруг дверь растворилась, и Верочка очутилась в поле, бегает, резвится и думает: "как же это я могла не умереть в подвале?" - "это потому, что я не видала поля; если бы я видала его, я бы умерла в подвале", - и опять бегает, резвится. Снится ей, что она разбита параличом, и она думает: "как же это я разбита параличом? Это бывают разбиты старики, старухи, а молодые девушки не бывают". - "бывают, часто бывают, - говорит чей-то незнакомый голос, - а ты теперь будешь здорова, вот только я коснусь твоей руки, - видишь, ты уж и здорова, вставай же". - Кто ж это говорит? - А как стало легко! - вся болезнь прошла, - и Верочка встала, идет, бежит, и опять на поле, и опять резвится, бегает, и опять думает: "как же это я могла переносить паралич?" "это потому, что я родилась в параличе, не знала, как ходят и бегают; а если б знала, не перенесла бы", - и бегает, резвится. А вот идет по полю девушка, - как странно! - и лицо, и походка, все меняется, беспрестанно меняется в ней; вот она англичанка, француженка, вот она уж немка, полячка, вот стала и русская, опять англичанка, опять немка, опять русская, - как же это у ней все одно лицо? Ведь англичанка не похожа на француженку, немка на русскую, а у ней и меняется лицо, и все одно лицо, - какая странная! И выражение лица беспрестанно меняется: какая кроткая! какая сердитая! вот печальная, вот веселая, - все меняется! а все добрая, - как же это, и когда сердитая, все добрая? но только, какая же она красавица! как ни меняется лицо, с каждою переменою все лучше, все лучше. Подходит к Верочке. -"Ты кто?" - "Он прежде звал меня: Вера Павловна, а теперь зовет: мой друг". - "А, так это ты, та Верочка, которая меня полюбила?" - "Да, я вас очень люблю. Только кто же вы?" - "Я невеста твоего жениха". - "Какого жениха?" - "Я не знаю. Я не знаю своих женихов. Они меня знают, а мне нельзя их знать: у меня их много. Ты кого-нибудь из них выбери себе в женихи, только из них, из моих женихов". "Я выбрала..." - "Имени мне не нужно, я их не знаю. Но только выбирай из них, из моих женихов. Я хочу, чтоб мои сестры и женихи выбирали только друг друга. Ты была заперта в подвале? Была разбита параличом?" - "Была". "Теперь избавилась?" - "Да". - "Это я тебя выпустила, я тебя вылечила. Помни же, что еще много невыпущенных, много невылеченных. Выпускай, лечи. Будешь?" - "Буду. Только как же вас зовут? мне так хочется знать". - "У меня много имен. У меня разные имена. Кому как надобно меня звать, такое имя я ему и сказываю. Ты меня зови любовью к людям. Это и есть мое настоящее имя. Меня немногие так зовут. А ты зови так". - И Верочка идет по городу: вот подвал, - в подвале заперты девушки. Верочка притронулась к замку, - замок слетел: "идите" - они выходят. Вот комната, - в комнате лежат девушки, разбиты параличом: "вставайте" - они встают, идут, и все они опять на поле, бегают, резвятся, - ах, как весело! с ними вместе гораздо веселее, чем одной! Ах, как весело!

Шедевр толерантной словесности, я долго думал, стоит-ли пытаться его обсмеять. Останавливало то, что он настолько смешон сам по себе, что пародировать его, это всё-равно, что пытаться делать пародию на изначально комедийный фильм. Однако, перечитав его ещё разок и обнаружив фразу героини "зрение упало до плюс четыре" я уже просто не смог удержаться. Вобщем, если что я не виноват, оно само. Есть простое правило "Если можешь не писать - не пиши". Я не смог. Не судите строго:)

В эту тёплую полночь, в полнолуние, в пятницу тринадцатого, казалось ничто не предвещало беды. Девочка-антифашистка Вера мирно шла по тёмной улице в компании своих друзей-антифашистов, сжимая в руке банку такого вкусного коктейля "Ягуар". Жизнь казалась такой прекрасной и Вера уже почти не вспоминала, что ещё совсем недавно придерживалась крайне правых взглядов. К счастью, в прошлом году ей удалось поступить в ПТУ, где она встретила любовь всей своей жизни - таджикского дворника по имени Рашид, который целыми днями убирал загаженные русским быдлом дворы, а вечерами учился в том же ПТУ, что и Вера, надеясь получить столь нужную в наши непростые времена профессию менеджера. В объятиях Рашида, Вера уже искренне недоумевала, как она, всего год назад могла на полном серьёзе кричать "Россия для русских"? Что было бы, если бы она до сих пор придерживалась этих убогих, человеконенавистнических взглядов? Вполне возможно, что сейчас она уже была бы замужем за каким-нибудь пьяным и тупым русским Васькой и никогда бы не познала прелестей восточной любви. Рашид, словно прочитав её мысли, ласково приобнял её за талию, одновременно протянув ей вторую, почти полную банку коктейля "Ягуар", но увы, толерантной идиллии в эту ночь так и не суждено было состояться, поскольку прекрасный любовный роман в мягкой обложке ВНЕЗАПНО превратился в брутальный хоррор!

ДЕР УНТЕРМЕНШЕН, ДЕР РАССТРЕЛЯЙТЕН, ДЕР КАПУТЕН! - раздался громкий крик из глубины дворов. И взору остолбеневших от ужаса друзей, явилась леденящая душу картина - из двора с криками выбежала таджикская девочка с забавными косичками, сжимая в одной руке дворничью метлу, а в другой шахматную доску. Следом за ней неслась огромная толпа народу в форме СС со свастиками и рунами.
Как настоящие антифашисты, друзья не могли спокойно смотреть на такое варварство, происходящее прямо в столице страны, победившей фашизм, поэтому решили как можно быстрее уйти. Но было уже слишком поздно, озверевшая от жажды крови фашня заметила компанию антифашистов.
- ПАРТИЗАНЕН! - заорали фашисты и, позабыв про несчастную девочку, кинулись на друзей. Применив тактическое отступление, антифашисты, отважно вызвавшие фашистский гнев на себя, бросились бежать! Отчаянно ругаясь, фашня преследовала их буквально по пятам!
- Слава Гитлеру! - кричали фашисты, - Слава шнапсу! Партизанен, сдавайс! Ф плену с фами бутут карашо абращатся, фас шдёт карачий фада, пища и шнапс!
Однако друзья были умными, как все истинные антифашисты и, не веря посулам фашни, лишь прибавляли ходу. Только один из антифашистов - постоянный член ЛБГТ и неоднократный участник гей-парадов, оглянулся на преследователей и заныл.
- Ой, ребятки, ну может и впрямь сдадимся, устал уже, ну и что, что фашисты, зато там симпатичные есть!
Ряды антифашистов уже готовы были дрогнуть, но Рашид, будучи самым умным во всей компании, придал паникёру ускорение мощным пинком под зад, и дрогнувший соратник, взвыв, так прибавил ходу, что в один миг вырвался в лидеры забега.
Антифашистский отряд выбежал из дворов на оживлённую улицу, и Вера уже почти поверила, что им удастся уйти от озверевшей толпы, но вдруг, из-за угла вылетел чёрный мерседес с крестом на капоте и сбил бедную Веру с ног. Поднявшись, Вера бросилась догонять друзей, но ВНЕЗАПНО в неё врезался автобус, на борту которого был изображён Гитлер, отчего она снова упала на тротуар. Всё ещё не теряя надежды уйти, Вера снова вскочила на ноги, но навстречу ей уже нёсся танк "Тигр" с намалёванной свастикой.
- ОЛОЛО, РАШ! - донеслось из недр танка и огромная пятидесятитонная махина на полном ходу врезалась в Веру.
Это было уже слишком, поэтому Вера, пролетев примерно двадцать метров, упала прямо в центре разгорячённых погоней нацистов.
- АААА, МАМОЧКИ, РАШИД! - завизжала Вера, но Рашид уже затерялся в облаке пыли, поднятой покинувшим поле боя отрядом и фашисты, разражаясь ужасным смехом, потащили Веру к пруду.
На пруду стояла компания с виду обычных людей, численностью около сорока человек. Скорее всего это были фанаты бейсбола, ведь в руках они держали бейсбольные биты и пели фанатскую песню:

Выйдем в поле погулять
Да битою помахать
Да в бейсбольчик поиграть
Будем шафки глупой тыкву
Вместо мячика кидать

Как известно, многие люди, возящие в машинах бейсбольные биты, часто придерживаются человеконенавистнических, а порой и откровенно фашистских взглядов. Судя по всему, эти не были исключением, поскольку сразу же начали жестоко пытать Веру, заставив её выпить большое количество шнапса. Захмелев, Вера дала им свой номер телефона и адрес, а потом даже сказала, когда родителей не будет дома, но это не смягчило сердца фашистов.
- Што бутем делайт с ней, камераден? - обратился один из них к собравшейся толпе.
- Расстреляйт её! - кровожадно отозвался фашиствующий молодчик в каске, - Я там фам парабеллум!
- Сачем же парабеллум, камерад? - возразил другой, - Тафай лютче расстреляйт её ис фаустпатрон! Этат метат меня ещё ни расу не патфадил!
- Найн! - пресёк спор главарь фашистов в чёрной фуражке с черепом и костями, - Я придумайт кое-что полютче! Я дапрашу её с пристрастием! Сейчас дефачка, от прафильных атфетаф бутет зафисеть тфая жизнь! Скаши мне, носишь ли ты хеорхиевскую лентачку на тень победы?
- Да, - гордо ответила Вера, - Делайте что хотите проклятые фашисты, но я всё-равно помню и нажрусь...ой, то-есть горжусь.
- Тахда скаши мне кто камандовал фтарым Белорусским фронтом в 1944 году?
- Ээээ.... - растерянно ответила Вера, - Аааа....ыыыы....
- Атфечайт бистро! - рявкнул гестаповец.
- Ээээ...Путин, - невпопад ляпнула Вера.
Матёрого гестаповца чуть не хватил удар.
- Какой ещё Путен? - закричал он, злобно сверкнув на Веру моноклем, - Унтерменшен, даю тебе фтарую и паслетнюю папытку!
- Ой... - Вера была бы рада ответить, но об отечественной войне она знала лишь то, что Сталин победил Гитлера, при помощи американских супергероев и анимешных магов, принёсших возмездие во имя луны, - Ну эээ...наверное Человек-Грызлов!
- Ах, ти есть исдеваться надо мной, - разъярился гестаповец! - Ну что ш, тем хуше для тепя! Атдайте её ксенафобу!
Вера мелко задрожала, о ксенофобе среди антифашистов ходили ужасные легенды. Судорожно копаясь в памяти, она пыталась припомнить ответ на вопрос фашиствующего палача и примерно минут через десять, в её мозгу наступило озарение!
- Я вспомнила! - громко закричала Вера, - Кадыров! Кадыров командовал вторым фронтом, так нам говорили на уроке толерантности в нашем ПТУ!
Увы, фашистские палачи остались глухи к мольбам Веры, а к пруду уже подъехал чёрный фургон с тонированными стёклами. Обезумевшую от ужаса Веру подтащили к фургону с надписью "Газенваген" на борту. На одной из задних дверей фургона было также написано: "Jedem das seine", а на другой ещё понятнее - "Тебе сюда!". Двери приветливо распахнулись, словно приглашая Веру поскорей зайти.
- Вот так, в свои 19 лет я, подобно Зое Космодемьянской, сейчас испытаю на себе, что такое фашизм, - пафосно проговорила Вера.
- Што эта с ней, камерад? - недоуменно спросил один из фашистов.
- Та она просто упоролась, - пояснил его приятель, - У шафок это есть опычное дело!
- Ах фот оно что, тахда панятно, - успокоился фашист и одним махом закинул Веру в недра фургона.

Вера не чаяла выйти из фургона живой, но, как ни странно, через пару часов езды, двери фургона вновь распахнулись, и Вера вылезла наружу. Её взору предстала мрачного вида поляна с окружённым горящими факелами зловещего вида алтарём. Перед алтарём стоял одетый в чёрное человек в маске. Ветер развевал его плащ с кровавым подбоем, глаза светились жёлтым огнём, а голову украшала шляпа-цилиндр, придававшая ему ещё более устрашающий вид.
- Это же ксенофоб, - ужаснулась Вера, - Ой мамочки!
- АХАХАХАХАААА, сейчас я принесу тебя в жертву Гитлеру, - рассмеялся злодей и вытащил огромный кинжал со свастикой!
Это было уже слишком, и Вера, не выдержав, свалилась в обморок.

Вера слабо помнила, что было потом, какие-то обрывки воспоминаний про то, как её везли на каталке, бьющий в глаза свет лампы и строгий голос врача вещавший что-то вроде: "Скальпель! Вата! Зажим! Спирт! Ещё спирт! Закусь!" В себя она пришла уже только в больничной палате.
- Где я, - спросила она очнувшись!
- Всё хорошо, - ответил голос откуда-то сверху, - Вы теперь в больнице, Ваша жизнь вне опасности.
- Значит Вы доктор, - робко спросила Вера.
- Ну да, именно так.
- А почему я Вас так плохо вижу, доктор?
- Ну...хм... я Вас уверяю, что на достаточно большом расстоянии Вы сумеете меня разглядеть. Видите-ли, когда Вас привезли, я был несколько нетрезв, тянуло на всякие приключения знаете-ли, смелые эксперименты. Вобщем, я по-пьяной лавочке имплантировал Вам донорские глаза от недавно сдохшего буквально на руках у моего коллеги ветеринара орла, поэтому теперь у Вас зрение ПЛЮС четыре!
- АААААААААААААААА, - в ужасе закричала Вера...и проснулась.
- Господи, приснится же такое, - ворчала девушка, выбираясь из-под одеяла, - Больше не буду на ночь смотреть всякие ужасы и колёса жрать, а то так и совсем свихнуться недолго. Но всё так реально было, прям как на самом деле, надо Рашиду про сон рассказать и вообще всем нашим. Как-раз говорят заказ поступил очередную статью жалостливую сочинить об ужасах фашизма, а тут такое. Чуток подредактировать и наверняка пойдёт.

Сон как литературный метод постижения действительности

УЧИМСЯ У УЧЕНИКОВ

Мария ВИТОВЦЕВА,
Республиканский
классический лицей,
г. Горно-Алтайск
(учитель -
Ольга Анатольевна Федяева)

Сон как литературный метод постижения действительности

Есть одна старинная притча. Философу приснилось, что он стал мотыльком. И, проснувшись, он уже не знал, кто он: мудрый старец, видевший во сне, будто он стал мотыльком, или мотылёк, которому снится, что он - мудрый старец.

В этой притче сон и явь переплетаются. И если даже философ не может провести между ними чёткую грань, чего же тогда ожидать от простых смертных? Иногда приходится слышать, что мы живём в мире иллюзий или в каком-то придуманном мире. Люди часто говорят о том, что им хотелось бы забыться и уйти от повседневных забот. Желание уснуть и не видеть ничего вокруг так или иначе возникает у каждого человека. Сон - это всегда что-то загадочное, необъяснимое.

Проблема сна и сновидений интересовала писателей и поэтов во все времена. В данной работе предпринимается попытка рассмотрения сна и сновидений как средств отражения действительности, аллегорий и иносказаний на примере произведений русской литературы XIX века, а также мировой литературы XX века. Есть ли какие-то различия во взглядах на феномен сна и сновидений у писателей России, Японии и Латинской Америки? Этот вопрос исследуется в работе наряду с другими вопросами, так или иначе затрагивающими тему исследования.

Выбор темы обусловлен возрастающим интересом поэтов и писателей ко всему фантастическому, сверхъестественному и загадочному. Объектом исследования выбраны произведения художественной литературы как вида искусства, порождённого творческой фантазией поэтов и писателей. Из всех произведений, которые могли стать предметом исследования, выбраны только те, в которых снам отводится главенствующая роль в тексте повествования. При этом учитывалась не только содержательная сторона снов, но и публицистическая, идейная направленность.

Проблематика сновидений, использованных в произведениях художественной литературы, широка и разнообразна. Часть из них имеет ярко выраженную политическую окраску, в других случаях сны помогают глубже понять субъективные переживания героев, есть сны-иносказания, а иногда сон выступает в произведении как средство, помогающее сделать текст более занимательным. Но как бы то ни было, сны в художественной литературе всегда служат для того, чтобы ярче отразить связь творческой фантазии писателя с реальной жизнью.

Целью работы является определение смысла и роли сна в тексте того или иного произведения. При выборе произведений определённая сложность заключалась в их большом количестве, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что использование снов в художественных текстах служит, как правило, сходным задачам, поэтому имеет смысл ограничиться наиболее типичными из них. Для достижения поставленной цели решались следующие задачи: выбор произведений, наилучшим образом отвечающих избранной теме; определение роли сна в содержании этого произведения; и наконец, сопоставление снов и сновидений в произведениях писателей разных веков и разных стран. Методы исследования: анализ художественного текста, работа с критической, справочной и научно-популярной литературой.

Сны в русской литературе

Счастье - в пробуждении от сна

В асилий Андреевич Жуковский считается родоначальником и одним из самых ярких представителей русского романтизма.

Обращение поэтов-романтиков к внутреннему миру человека, его переживаниям вызвало необходимость поиска новых художественных средств, способных передать тончайшие движения души. От сентименталистов В.А. Жуковского отличала характерная для романтиков устремлённость в чудесный и таинственный мир, будто бы существующий за пределами земной реальной жизни.

Ведущим жанром в творчестве Жуковского-романтика была баллада - лиро-эпическое произведение чаще всего легендарного, исторического, необычного и драматично-героического характера. О его творчестве заговорили в 1808 году, когда была опубликована баллада «Людмила», вернее, вольный перевод «Леноры» немецкого поэта Г.А. Бюргера. Появление этой баллады положило начало новому этапу в развитии отечественной поэзии.

Позже (1808–1812 гг.), опираясь на тот же сюжет, В.А. Жуковский создал оригинальную балладу «Светлана», связанную с русскими народными обычаями и поверьями, песенно-сказочными традициями. Предмет баллады - гадание девушки в “крещенский вечерок”. Образ Светланы - первый в русской поэзии художественно убедительный, психологически правдивый образ русской девушки.

Светлана в его поэме то “молчалива и грустна” в тоске по безвестно исчезнувшему жениху, то “пуглива и робка” во время гадания, то растерянна и встревожена, когда не знает, что её ждёт. Романтизм баллады - в условном пейзаже, необычном происшествии, в указании на то, что главное и вечное - в каком-то ином мире, а земная жизнь кратковременна и призрачна.

С образом Светланы В.А. Жуковский связывает мысль о торжестве любви над смертью. Важное место в этой балладе отводится сну, страшному сну Светланы. Это был сон о том, будто её “милый друг - мертвец”. Светлана не может разобрать его сути, но очень боится этого ужасного, грозного сна. Сам же автор даёт ответ в своей балладе: “...здесь несчастье - лживый сон, счастье - пробужденье”. Впервые в русской литературе В.А. Жуковский сказал читающей публике о том, что счастье надо искать в реальном мире, который и есть настоящая правда, а всё остальное - ложь и обман.

Несмотря на то что сюжет был заимствован из западноевропейской литературы, В.А. Жуковский потянулся к традициям русского народа и создал что-то своё, новое и неповторимое, “прививая к чужой идее свою собственную”. Высоко оценивая его творчество, В.Г. Белинский писал, что творения В.А. Жуковского составили “целый период в нашей литературе, целый период нравственного развития нашего общества” .

Сон, в котором видна вся Россия

В 1859 году вышел в свет роман И.А. Гончарова «Обломов», в центре которого - образ Ильи Ильича Обломова, барина, воспитанного в патриархальной среде родового имения и живущего в Санкт-Петербурге. При характеристике героя Гончаров использует некоторые художественные приёмы своих предшественников, в частности Н.В. Гоголя. В советские времена образ главного героя романа воспринимался несколько однобоко и прямолинейно, хотя на самом деле его образ гораздо глубже и многограннее.

Писатель рисует быт Обломовки как живой среды, сформировавшей характер героя, как целостного и законченного уклада русской жизни. Гончаров видел в формировании буржуазного уклада не только исторический прогресс, но и угрозу для многих духовных ценностей, выработанных русским патриархальным укладом. Многое в старых традициях вызывало отрицательное отношение Гончарова (косность, тунеядство, боязнь перемен и т.д.), но многое и привлекало его - например, теплота человеческих взаимоотношений, уважение к старине, связь с природой. Гончарова тревожило: как бы в погоне за прогрессом не разрушить то ценное, что было в старом, как найти их гармоническое сочетание.

Ничегонеделание Обломова воспринимается современным читателем, успевшим вкусить все прелести дикого капитализма, не только как выражение барской лени и апатии, но и как нравственный вызов человека тогдашним реформаторам. Глава «Сон Обломова», по выражению одного из критиков, - “увертюра всего романа”. Герой переносится в этой главе в своё детство, в самую счастливую пору своей жизни.

Вначале Илье Ильичу снится пора, когда ему всего семь лет. Он просыпается в своей постельке. Няня одевает его, ведёт к чаю. Весь “штат и свита” начинают осыпать его ласками и похвалами. После этого начиналось кормление его булочками, сухариками и сливочками. Потом мать отпускала его гулять с няней. День в Обломовке проходил с виду бессмысленно, в мелочных заботах и разговорах. “Сам Обломов - старик тоже не без занятий. Он целое утро сидит у окна и неукоснительно наблюдает за всем, что делается во дворе... Но главною заботою была кухня и обед. Об обеде совещались целым домом”. После обеда все дружно спали.

Следующая пора, которая приходит к Обломову во сне, - это когда он стал немного старше, и няня рассказывает ему сказки. “Взрослый Илья Ильич хотя после и знает, что нет медовых и молочных рек, нет добрых волшебниц - сказка у него смешалась с жизнью, и он бессильно грустит подчас, зачем сказка не жизнь, а жизнь не сказка... Его всё тянет в ту сторону, где только и знают, что гуляют, где нет забот и печалей”. Илюшу лелеют, “как экзотический цветок в теплице”. Родители мечтали о шитом мундире для него, “воображали его советником в палате, а мать даже и губернатором. Они считали, что учиться надо слегка, не до изнурения души и тела, не до утраты благословенной, в детстве приобретённой полноты, а так, чтоб только соблюсти предписанную форму и добыть как-нибудь аттестат, в котором бы сказано было, что Илюша прошёл все науки и искусства” .

Неподвижность жизни, дрёма, замкнутое существование - это не только признак существования Ильи Ильича, это суть жизни в Обломовке. Она отъединена от всего мира: “Ни сильные страсти, ни отважные предприятия не волновали обломовцев”. И сон Обломова помогает нам это понять. Сон отражает реальную жизнь, которая была характерна для России того времени, отвергавшей нововведения Запада. И, вполне возможно, именно сон Ильи Ильича ближе к умонастроениям тогдашнего российского общества. Жизнь, увиденная Обломовым во сне, по-своему полна и гармонична: это русская природа, сказка, любовь и ласка матери, русское хлебосольство, красота праздников. Это та Россия, которую мы потеряли после революции 1917 года.

Перечитывая главу «Сон Обломова», мы понимаем, что впечатления детства являются для главного героя романа тем идеалом, с высоты которого он судит жизнь. Обломова терзали предчувствия, что в скором времени идиллия привычной жизни будет разрушена, и, к сожалению, его предчувствия сбылись. Россия, жившая давним ожиданием перемен и революционных преобразований, в скором времени надолго лишила своих граждан самой возможности видеть сны, подобные тому, который однажды привиделся Обломову.

Четыре сна Веры Павловны

Р еволюция, вспыхнувшая во Франции в феврале 1848 года, оказала сильное воздействие на студента Н.Г. Чернышевского, определив круг его интересов. Он погрузился в изучение трудов социалистов-утопистов, в которых видели тогда развитие христианского учения. Но в июле 1862 года Н.Г. Чернышевский был арестован по обвинению в связях с эмигрантами, то есть с группой А.И. Герцена, и оказался заключённым в одиночную камеру Петропавловской крепости, где он находился целых два года, и именно там был написан его роман «Что делать?».

К этому роману нельзя приложить привычные мерки того времени. В произведении Н.Г. Чернышевского мы имеем дело с философско-утопическим романом. Мысль в его романе преобладает над непосредственным изображением жизни. Не случайно роман был оценён революционно-демократической интеллигенцией не как собственно художественное произведение, а как программное произведение по социалистическому переустройству жизни.

Композиция произведения строго продумана: изображение “пошлых людей”, изображение “обыкновенных новых людей”, образ “особенного человека” и сны героини романа Веры Павловны. В четырёх снах Веры Павловны заключена философская концепция, разработанная Чернышевским для революционно настроенной молодёжи.

В первом сне Верочке снится, что она заперта в сыром, тёмном подвале. И вдруг дверь распахнулась, и Верочка очутилась в поле. Дальше ей снится, что она разбита параличом. И чей-то голос говорит, что она будет здорова, вот только Он коснется её руки. Верочка встала, идёт, бежит, и опять она на поле, и опять резвится и бегает. “А вот идёт по полю девушка, - как странно! И лицо, и походка - всё меняется, беспрестанно меняется в ней”. Верочка её спрашивает, кто же она. “Я невеста твоего жениха. Мои женихи меня знают, а мне нельзя их знать; у меня их много”. - “Только как же вас зовут? Мне так хочется знать”, - говорит Верочка. А девушка отвечает ей: “У меня много разных имён. Кому как надобно меня звать, такое имя я ему и сказываю. Ты меня зови любовью к людям”. Затем она даёт наказ Верочке - чтобы та выпускала всех и лечила, как она вылечила её от паралича. “И идёт Верочка по городу и выпускает девушек из подвала, лечит от паралича. Все встают, идут, и все они опять на поле, бегают, резвятся” .

Этот сон на самом деле - иносказание, и мыслящая публика того времени, умея читать между строк, находила в тексте конкретные образы и даже призывы к действию. Девушка, которую встретила Верочка, олицетворяла собой будущую революцию, а её женихи - это революционеры, готовые к борьбе за переустройство жизни.

Четвёртый сон рисует утопическую картину жизни будущего социалистического общества, настоящий земной рай. В этом идеальном мире царит невиданная роскошь, работают мастерские, почему-то преобладает алюминий (для того времени драгоценный металл), при этом все счастливы в свободном труде. Фантастические описания грядущего чётко оттеняют основную мысль романа: всё это легко осуществится в ближайшем будущем, стоит только довериться Рахметовым и сообща “делать” революцию по рецептам, взятым из сновидений Веры Павловны.

В отличие от Гончарова, который показал в главе «Сон Обломова» свой идеал России со всеми её бедами и слабостями - тот идеал, который был обращён не в будущее, а в настоящее, - Чернышевский в снах Веры Павловны отрицает саму возможность построения справедливого общества на основе царского режима. Ему кажется, что только восстание и революция могут принести счастье. Но это была утопия, и партия большевиков спустя полвека, предприняв попытку построения справедливого общества по планам социалистов-утопистов, в конечном итоге была вынуждена признать свои заблуждения.

Сны в зарубежной литературе

Сон, дающий свободу

Р усская литература XIX века повлияла на развитие всей мировой культуры. Такие писатели, как Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов, стали широко известны во всех странах Запада и Востока. Японский писатель Акутагава часто говорил о том, что наибольшее влияние на его творчество оказали Гоголь и Чехов. В его рассказе «Сон» (1927) мы видим явное влияние повестей Гоголя петербургского периода. Например, в повести «Невский проспект» прослеживается судьба художника - и в рассказе «Сон» главным героем также выступает художник.

Акутагава прослеживает его отношения с натурщицей, которая удивляет художника своим безразличием ко всему, что её окружает. В какие-то моменты она вызывала у него раздражение. “Прошло полмесяца, а работа ничуть не подвигалась, - рассказывает писатель от лица художника. - Ни я, ни натурщица не открывали друг другу того, что было у нас на сердце” .

Однажды, когда она ушла, художник стал листать альбом Гогена и просматривать репродукции картин, написанных им на Таити, и скоро он начинает повторять одну фразу: “Это просто немыслимо!” Он понимает, что по сравнению с Гогеном ему не хватает выразительных средств для того, чтобы показать нечто особенное, присущее только его странной натурщице. День был жаркий, и его потянуло в сон. Художнику приснилось, будто он душит натурщицу и при этом испытывает чувство, близкое к удовлетворению. Он увидел, что её глаза закрывались, и похоже было, что она умерла. Сон встревожил художника, и его беспокойство усилилось ещё больше, когда вечером она не пришла позировать.

Он думал: “Ночью во сне я задушил женщину. Ну а если не во сне?” Она не пришла и на следующий день, и через день. Художник отправился на её поиски, и когда он шёл по одной из улиц, то вдруг вспомнил, что уже видел это во сне. А потом воспоминания о прежнем сне начисто стёрлись. Акутагава завершает свой рассказ загадочной фразой: “Но если теперь случается что-нибудь, то мне кажется, что это случилось в том самом сне...”

Вся наша жизнь - это сон, и если художник и натурщица не чувствуют интереса друг к другу, то все их отношения безжизненны, а сама жизнь - призрачна. Им приходится в реальной жизни соблюдать какие-то нормы приличия, управлять своими чувствами и мыслями, а сон даёт художнику полную свободу, и он совершает то, на что никогда бы не решился в реальной жизни. А может быть, его тайные намерения через сон вошли в сознание кого-то другого, и тот осуществил тайное намерение художника? В смерти натурщицы его подсознание как бы оправдывает бессилие таланта, несопоставимого с мощью таланта Поля Гогена.

В отличие от русских писателей, которые рассматривали сон как иносказание, аллегорию, просто литературный приём для более оригинального выражения своих мыслей и чувств, восточная традиция, и в частности литературная традиция Японии, исходила из буддийских представлений об окружающем мире. Для буддиста человеческая жизнь - это лишь краткий миг воплощения вечной жизни его души. И поэтому всякая человеческая жизнь - это всего лишь иллюзия, которая порождена сознанием человека. Что есть сон и что есть жизнь? Буддийская традиция ставит между ними знак равенства - в отличие от западной традиции, которая превозносит творческий разум человека и его способности к тому, чтобы преобразить и подчинить себе окружающий мир.

Дворец, который приснился дважды за 500 лет

М ировая литература XX века, отвергая старую школу “критического реализма”, создавала новые системы методов и приёмов, которые уже не сводились к элементарному жизнеподобию. Латиноамериканская литература дала читателям непревзойдённые образцы так называемого “магического реализма”. Одним из наиболее ярких представителей нового течения был Хорхе Луис Борхес.

Он родился в 1899 году в Аргентине, но юность провёл в Европе, где в начале 20-х годов сблизился с кружком молодых испанских литераторов, называвших себя “ультраистами”. Начав с поэзии, Борхес по сути остался поэтом навсегда. На свой лад Борхес добивается того же, чего добивались другие латиноамериканские писатели - Амаду, Гарсиа Маркес, Кортасар; разница лишь в том, что их фантастическая действительность питается мифами и фольклором, а Борхес, работавший с середины 50-х годов директором Национальной библиотеки в Буэнос-Айресе, черпал свои сюжеты из тысяч книг, и всякий раз вымысел в его рассказах воспринимался как чистая правда.

В его прозе реальное и фантастическое отражаются друг в друге, как в зеркалах, или незаметно перетекают друг в друга, как ходы в лабиринте. “При чтении его рассказов вспоминается строка А.Ахматовой: «Только зеркало зеркалу снится...» Рассказы Борхеса тоже нередко кажутся снами: ведь во сне действуют обычно реальные, хорошо известные нам люди, но с ними происходят невероятные вещи. Зеркало, лабиринт, сон - эти образы особенно любимы Борхесом” .

В рассказе «Сон Колриджа» Борхес пишет о том, что лирический фрагмент «Кубла-хан» приснился английскому поэту Колриджу в один из летних дней 1797 года. Сон одолел его во время чтения энциклопедиста Пэрчеса, который рассказывал о сооружении дворца императора Кубла-хана, славу которому на Западе создал Марко Поло. В «Сне Колриджа» случайно прочитанный текст стал разрастаться; проснувшись, он подумал, что сочинил - или воспринял - поэму примерно в триста строк. Он помнил их с поразительной чёткостью и сумел записать этот фрагмент, который остался в его сочинениях.

Поэт видел этот сон в 1797 году, а сообщение о нём опубликовал в 1816 году. Ещё через 20 лет в Париже появился во фрагментах первый на Западе перевод «Краткого изложения историй» Рашида-ад-Дина, относящегося к XIV веку. На одной из страниц там было написано: “К востоку от Ксамду Кубла-хан воздвиг дворец по плану, который им был увиден во сне и сохранён в памяти”.

Монгольский император в XIII веке видит во сне дворец и затем строит его согласно своему видению; в XVIII веке английский поэт, который не мог знать, что это сооружение порождено сном, видит во сне поэму об этом дворце, совсем недавно разрушенном. Размышляя об этом совпадении, Борхес задаётся вопросом: “Мог ли Колридж прочитать текст, неизвестный учёным, ещё до 1816 года?” И здесь же Борхес говорит, что для него более привлекательны гипотезы, выходящие за пределы рационального. Почему бы не предположить, что сразу после разрушения дворца душа императора проникла в душу Колриджа, чтобы тот восстановил дворец в словах - более прочных, чем мрамор и металл.

Первый сон приобщил к реальности дворец; второй, имевший место через 500 лет, - поэму, внушённую дворцом. За сходством снов просматривался некий план; огромный промежуток времени говорит о сверхчеловеческом характере исполнителя этого плана. “Если эта схема верна, - пишет Борхес, - то в какую-то ночь, от которой нас отдаляют века, некоему читателю «Кубла-хана» привидится во сне статуя или музыка. И человек этот не будет знать о снах двух некогда живших людей, и, быть может, этому ряду снов не будет конца, а ключ к ним окажется в последнем из них...” .

В этом рассказе Борхеса сон рассматривается уже в новом качестве, которого мы не видели ни у кого из других писателей. Сон используется в рассказе как средство, придающее его повествованию интригу и занимательность. С другой стороны, «Сон Колриджа» - это образец настоящей интеллектуальной прозы, в которой важное место отводится передаче новой и интересной информации. Занимательность рассказа о двух снах ещё и в том, что через них идёт передача новых фактов и знаний, которые сами по себе занимательны.

Произведения литературы всегда отражали то время, в которое они создавались. На примере баллады Жуковского «Светлана» мы видели, как поэт впервые в истории отечественной литературы обратился к традициям русского фольклора. Сон Светланы являет собой удивительное сочетание воззрений и взглядов поэтов-романтиков с теми представлениями и верованиями, которые были характерны для народной культуры.

Дальнейшее развитие темы традиционной народной культуры получило в творчестве Гончарова. Сон Обломова - это вызов всей тогдашней интеллигенции, считавшей, что Россия должна пойти по западному пути развития. Сон Обломова - это, если угодно, гимн традиционному укладу русской жизни; это документ, в точности отражающий ту эпоху.

В своих спорах славянофилы и “западники” противопоставляли сон Обломова снам Веры Павловны. В отличие от Обломова, герои Чернышевского видят счастье своего народа в том, чтобы он пробудился от многовекового сна и встал на путь революционного преобразования окружающей действительности. Сон в романе «Обломов» выглядит как средство отражения действительности - и, наоборот, в романе Чернышевского «Что делать?» сны Веры Павловны воспринимались читающей публикой того времени как призыв активно вторгаться в окружающую действительность и переделывать её под собственные взгляды и представления. Можно сказать, что революционные эксперименты коммунистов впервые приснились Вере Павловне, и некоторые из её снов обернулись для России настоящим кошмаром.

В отличие от западной традиции на Востоке никогда не ставили на первое место творческую волю человека. Мир, который вокруг нас, может оказаться в итоге иллюзией, а сон, который расскажет писатель, - это и есть настоящая реальность. На примере творчества японского писателя Акутагавы мы могли убедиться именно в этом.

В современной культуре главенствующим признаётся принцип разнообразия. В каждой национальной культуре есть вещи мирового значения. При всей занимательности рассказа Борхеса «Сон Колриджа» мы не могли не заметить, что автор проявляет искренний интерес к культуре древней Монголии. Один и тот же образ приходит во сне разным людям из разных веков и разных стран. Это - занимательность, которая одинаково интересна жителям Аргентины, Англии, Франции, России, Монголии.

Таким образом, мы убедились, что разные эпохи, поэты и писатели по-разному использовали феномен сна в своём творчестве. Обращаясь к снам, поэты и писатели стремились выразить свои сокровенные мысли и чувства, сон помогал им в такие моменты, когда обычные выразительные средства не давали желаемого эффекта. И нет никаких сомнений в том, что тема снов и сновидений получит дальнейшее развитие в произведениях современных писателей. Сон - это всегда попытка заглянуть в будущее, или, как сказал философ: “В сновидениях человек готовится к грядущей жизни”. Этим, на наш взгляд, обусловлена востребованность темы сна в художественной литературе.

Итак, в данной работе были рассмотрены пять произведений отечественной и мировой художественной литературы. Сравнительный анализ художественных текстов показывает, что сны и сновидения могут использоваться поэтами и писателями для решения самых разных целей и задач.

Во-первых, сон может выступать как средство отражения действительности - в этом мы могли убедиться на примере сна Обломова. Во-вторых, сон может отражать фантастические грёзы, далёкие от реальной действительности, когда истинное счастье - в пробуждении. Именно так воспринимается баллада Жуковского «Светлана». В-третьих, сон может быть использован в качестве иносказания, аллегории (четыре сна Веры Павловны в романе Чернышевского «Что делать?»). Далее, на примере творчества Акутагавы мы увидели, что в восточной традиции сон и жизнь - всего лишь иллюзия, порождённая нашим сознанием, и такой взгляд имеет полное право на существование в условиях нынешнего многополярного мира. И наконец, сон в произведениях латиноамериканского “магического реализма” рассматривается как средство, придающее тексту дополнительную занимательность.

Таковы главные выводы, к которым мы приходим в результате выборочного анализа произведений художественной литературы.

Работа над данной темой помогла автору преодолеть устоявшееся представление о том, что сон - это просто физиологическое состояние, в котором мы находимся каждую ночь, а сновидения присутствуют в нашем сознании только для того, чтобы мы толковали их с помощью всевозможных книг гаданий и сонников. Стал очевиден приём использования сна писателями, а кроме того - его значение для того или иного произведения, когда через сон раскрывается характер героя, его сокровенные мысли, чувства и желания; сон выступает как зеркало, отражающее душу героя.

Обращение к лучшим образцам художественной литературы прошлого и настоящего со всей очевидностью убеждает в том, что сны и сновидения - это вечная тайна и загадка, и для того, чтобы постичь их, потребуются ещё века и тысячелетия. Наша работа является лишь попыткой проникновения в данную проблему, но и она позволила определить знаковые вещи как для понимания литературы, так и для мировосприятия в целом.

Спонсор публикации статьи – интернет-магазин «Анатомия Сна». Стоит задать в поиск «ортопедические матрасы» – интернет выдаст огромное количество предложений. «Анатомия Сна» сохранит ваше время, предоставив прекрасный выбор качественных ортопедических матрасов, удобно структурированных в подробном онлайн-каталоге. Матрас ли на независимом пружинном блоке или беспружинный из натурального латекса – вы сможете подобрать лучший матрас нужного размера, а так же ортопедическое основание к нему или кровать, наматрасники, подушки и прочие спальные принадлежности в одном месте.

По мотивам наших бесед (Леонида Фабертова, Владимира Рули, Люды Татариновой и меня) о сорняках, одуванчиках, инопланетянках, программировании, ламбаде, Париже, жилеток, в которые плачутся и похода сложились такие стихи. Мне жалко их потерять. Но поставить на страницу тоже не могу - не поймёт никто.

"Первый сон Веры Павловны, т.е. Леонида Фарберова или Баллада о печальной участи всех садоводов-любителей"

Вот вернулся с дачи в воскресенье
Сел за стол, компьютер свой включил,
От друзей прочёл я сообщенья,
Но на все ответить - нету сил.

Голову усталость к низу клонит,
Засыпаю, глаз не разлепить...
Может здесь чего-то я не понял?
Может надо просто меньше пить?

Что за винегрет из сообщений!
Кто? О чём? И с кем здесь говорить?
Год семнадцатый. Париж. И берег Сены.
Из неё жилетки мне ловить?

Снится мне в забвеньи сон престранный,
Что на грядках вместо огурцов
Зацвели сосиски очень рано,
Несмотря на козни сорняков.

Ведь ещё июль и по-английски
Толком то не могут говорить.
Можно ль называть на "Вы" сосиски?
Иль на ты уже мне с ними быть?

Сорняки, то есть инопланетянки,
Все сосиски в раз хотят сожрать.
Им кричу: " О, сорри! (Извиняюсь!)
Люда, ну иди же помогать!"

Люда, та прям с ходу за лoпату
И жилетку скинула бегом...
Почему ж с Владимиром ламбаду
Леонид танцует босиком?

Вот Владимир прямо к одувану
Нежно прижимается бедром.
Вижу: всё ему по барабану!
Не к добру - прям чувствую нутром!

Одуванчики(а просто - программистки)
Тащат вот такенный пистолет.
Только поздно, не спасти сосиски!
Лара, стой! Но выстрел лишь в ответ...

Вот стоят все вместе и рыдают -
Люда ведь в поход с утра ушла!
И Владимир Лёне утирает
Слёзы, что скатилися с бедра...
3.07.2011

Другие статьи в литературном дневнике:

• 19.07.2011. Третий сон Веры Павловны, т. е. Леонида Фарберова
• 04.07.2011. Баллада о печальной участи садоводов-любителей
• 03.07.2011. Первый сон Веры Павловны, т. е. Леонида Фарберова

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора . Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом . Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании

Революция, вспыхнувшая во Франции в феврале 1848 года, оказала сильное воздействие на студента Н.Г. Чернышевского , определив круг его интересов. Он погрузился в изучение трудов социалистов-утопистов, в которых видели тогда развитие христианского учения.

Н.Г. Чернышевский

Но в июле 1862 года Чернышевский был арестован по обвинению в связях с эмигрантами, то есть с группой А.И. Герцена , и оказался заключённым в одиночную камеру Петропавловской крепости, где он находился целых два года, и именно там был написан его роман «Что делать?».

Чернышевский пишет роман «Что делать?». Роман затмил произведения Достоевского, и тот бросился писать свой «ответ Чемберлену» — роман «Идиот»

К этому роману нельзя приложить привычные мерки того времени. В произведении Чернышевского мы имеем дело с философско-утопическим романом. Мысль в его романе преобладает над непосредственным изображением жизни. Не случайно роман был оценён революционно-демократической интеллигенцией не как собственно художественное произведение, а как программное произведение по социалистическому переустройству жизни.

Композиция произведения строго продумана: изображение «пошлых людей», изображение «обыкновенных новых людей», образ «особенного человека» и сны героини романа Веры Павловны. В четырёх снах Веры Павловны заключена философская концепция, разработанная Чернышевским для революционно настроенной молодёжи.

Письмо

11 июля 1856 г в одном из номеров Петербургской гостиницы найдена записка, в которой написано, что об её авторе скоро станет известно на Литейном мосту и что виноватых при этом не стоит искать. В эту же ночь какой то мужчина застрелися на мосту. В воде нашли его простреленную фуражку.

Вера Павловна получает роковое письмо

В это время на Каменном острове, молодая дама занимается шитьем и напевает песню. Её зовут Вера Павловна. Тут появляется служанка с письмом, прочитав его Вера Павловна начинает плакать. Появившийся молодой человек старается её утешить, но Вера Павловна отталкивает его со словами, что это его вина.

«Ты в крови! На тебе его кровь! Ты не виноват - я одна…»

Знакомство с Лопуховым

Дальше в романе идёт рассказ о жизни Веры Павловны и что привело к такому печальному исходу. Вера Павловна родилась и выросла в Петербурге. Её отец, Павел Константинович Розальский, был управляющим дома, а мать выдавала деньги под залог. Главной целью матери, Марьи Алексеевны, было как можно выгоднее выдать дочь замуж и она прилагала к этому максимум усилий. Внимание на Веру обращает сын хозяев дома — офицер Старешников, и пытается её соблазнить. Мать просит дочь быть с ним как можно ласковее, чтобы он женился на ней, но Вера понимает истинные намеренья Сторешникова. В доме Верочке становится невыносимо, но всё неожиданно решается.

Вера Павловна и Лопухов

К Феде, брату Веры, пригласили молодого учителя — студента-медика Дмитрия Сергеевича Лопухова. Изначально они относятся друг к другу с осторожностью, но после находят много общего. Лопухов старается спасти Веру и устроить её гувернанткой, но ему отказывают, поскольку никто не хотел брать на себя ответственность за молодую девушку, которая сбежит из дому.

Первый сон

Не задолго до окончания учёбы, Лопухов бросает учиться, подрабатывает частными уроками и делает предложение Вере.

Н. Бондаренко. Первый сон Веры Павловны

Верочке снится её первый сон. Снится, что она заперта в сыром, тёмном подвале. И вдруг дверь распахнулась, и Верочка очутилась в поле. Дальше ей снится, что она разбита параличом. И чей-то голос говорит, что она будет здорова, вот только Он коснется её руки. Верочка встала, идёт, бежит, и опять она на поле, и опять резвится и бегает. «А вот идёт по полю девушка, - как странно! И лицо, и походка - всё меняется, беспрестанно меняется в ней». Верочка её спрашивает, кто же она. «Я невеста твоего жениха. Мои женихи меня знают, а мне нельзя их знать; у меня их много». - «Только как же вас зовут? Мне так хочется знать», - говорит Верочка. А девушка отвечает ей: «У меня много разных имён. Кому как надобно меня звать, такое имя я ему и сказываю. Ты меня зови любовью к людям». Затем она даёт наказ Верочке - чтобы та выпускала всех и лечила, как она вылечила её от паралича. «И идёт Верочка по городу и выпускает девушек из подвала, лечит от паралича. Все встают, идут, и все они опять на поле, бегают, резвятся».Этот сон на самом деле - иносказание, и мыслящая публика того времени, умея читать между строк, находила в тексте конкретные образы и даже призывы к действию. Девушка, которую встретила Верочка, олицетворяла собой будущую революцию, а её женихи - это революционеры, готовые к борьбе за переустройство России.

Старый Саратов, откуда родом Чернышевский. Таинственные клады, тень Чернышевского, старинная усадебка и любовь к Отечеству… Чем не ещё один сон Веры Павловны? Только всё это происходило наяву

Молодые живут в съемной квартире, её хозяйке отношения Лопухова и Веры, кажутся странными. Спят они в разных комнатах, спрашивают, прежде чем войти в комнату, и не появляются друг перед другом не одетыми. Вера объясняет это тем, что они боятся друг другу надоесть, что такой и должна быть семейная жизнь.

Второй сон

Вера Павловна решает открыть собственное хозяйство - швейную мастерскую и нанимает туда девушек, которые получают такой же процент от дохода, как и она. Они не только работают вместе, но и вместе отдыхают.

В это время Вере Павловне снится второй сон, в котором она видит поле, на котором растут колосья. На поле есть реальная грязь — это забота о том, что нужно человеку, из этой грязи и растут колосья, и есть грязь фантастическая – забота о пустом, ненужном деле, и из этой грязи ничего не растёт.

Третий сон

В гости к Лопуховым часто заходит друг Дмитрия - Александр Матвеевич Кирсанов. Кирсанов проводит много времени с Верой Павловной, в то время когда Лопухов занят своей работой. Но неожиданно Кирсанов перестает заходить к ним в гости, Лопуховы не могут понять почему. Просто Кирсанов понимает, что влюбился в жену друга. Кирсанов появляется лишь тогда, когда Дмитрий болеет, он во всём помогает Вере Павловне и в этот момент и она понимает, что тоже влюблена в Кирсанова.

Н. Бондаренко. Семейный портрет в интерьере. Вера Павловна

Об этом говорит и её очередной, третий, сон, в котором она читает дневник.

Н. Бондаренко. Третий сон Веры Павловны

В дневнике написано, что она благодарна мужу за всё, но не испытывает к нему того нежного чувства, в котором она так нуждается.

Дмитрий находит из этого единственный выход — он отправляется на Линейный мост, где и происходит роковой выстрел.

Н. Бондаренко. Швейная мастерская Веры Павловны

Когда Вера Павловна об этом узнает, к ней приходит общий друг Кирсанова и Лопухова – Рахметов. Он был из богатой семьи, но в своё время он распродал своё имение, и все деньги раздал.

Н. Бондаренко. Портрет Рахметова

Он не употребляет вино, не трогает женщин, и даже спит на гвоздях, дабы узнать свои физические возможности. Рахметов много путешествовал по Европе и по России, чтобы стать как можно ближе к народу. В этот день он принёс письмо Вере Павловне от Лопухова, после которой она становится спокойной. Рахметов говорит Вере Павловне, что они были слишком разные с Лопуховым, поэтому она и влюбилась в Кирсанова.

Через время Вера Павловна выходит замуж за Кирсанова.

Кирсанов и Вера Павловна. Кадр из фильма

О том, что Вера Павловна и Лопухов разные, было написано в письме, которое она получила из Берлина, от некого друга Лопухова, который говорит, что после расставания с Верой Лопухов отлично себя чувствует.

Четвёртый сон

В итоге жизнь Веры Павловы и Кирсанова не сильно отличается от её жизни с Лопуховым. Кирсанов её очень любил, всегда её слушал, а если надо помогал.

Н. Бондаренко. Четвёртый сон Веры Павловны

Вскоре ей вновь снится сон, в котором очень много женщин всех времен. Тут же показывается красавица из первого сна, которая рассказывает ей о свободе женщины и равноправии полов.

Дом-мечта Веры Павловны

Четвёртый сон рисует утопическую картину жизни будущего социалистического общества, настоящий земной рай. В этом идеальном мире царит невиданная роскошь, работают мастерские, почему-то преобладает алюминий (для того времени драгоценный металл), при этом все счастливы в свободном труде. Фантастические описания грядущего чётко оттеняют основную мысль романа: всё это легко осуществится в ближайшем будущем, стоит только довериться Рахметовым и сообща «делать» революцию по рецептам, взятым из сновидений Веры Павловны.

В отличие от Гончарова , который показал в главе «Сон Обломова» свой идеал России со всеми её бедами и слабостями - тот идеал, который был обращён не в будущее, а в настоящее, - Чернышевский в снах Веры Павловны отрицает саму возможность построения справедливого общества на основе царского режима. Ему кажется, что только восстание и революция могут принести счастье. Но это была утопия, и партия большевиков спустя полвека, предприняв попытку построения справедливого общества по планам социалистов-утопистов, в конечном итоге потерпела фиаско, по крайней мере, временное.

В доме у Кирсановых бывает много гостей, вскоре среди них появляется семья Бьюмонт. Екатерина Бьюмонт познакомилась с Кирсановым очень давно, когда он помог ей понять, что человек которого она любила её недостоин. Позже она знакомиться с Чарльзом Бьюмонтом, который в превосходстве говорит на русском, поскольку до 20 лет прожил в России. При встрече Чарльза Бьюмонта с Кирсановым, последний узнает в нём Лопухова. Кирсановы и Бьюмонты настолько сближаются друг с другом, что решают жить в одном доме.

Что делать в Зазеркалье?

Немногим более полутора столетия назад Чернышевский начал сочинять сны Веры Павловны, а Льюис Кэрролл — сны девочки Алисы

Вера Павловна и Алиса. Стоило Алисе задремать за книжкой — мимо пробежал Кролик и начались чудеса. А Вере Павловне снилось, как надо трудиться, чтобы вокруг завертелись чудеса похлеще

Что делать, если Кэрролу приснится Чернышевский?

Полтора столетия назад писатель-радикал начал сочинять сны Веры Павловны, а писатель-консерватор — сны девочки Алисы.

Однажды летним утром 1862 года 34-летний Чернышевский отправился в Петропавловскую крепость. А 30-летний преподаватель Доджсон (он же Льюис Кэрролл) — на лодочную прогулку.

Один, сидя за решёткой, сочинил сны Веры Павловны. Другой именно тогда, плавая с коллегой Дакуортом и детьми декана колледжа Генри Лидделла, начал сочинять по просьбе 7-летней Алисы сказку о её снах. И вот ведь штука какая: девичьи сновидения, придуманные двумя молодыми людьми, наделали столько шума. Столько смыслов нашли в их сновидениях!

Конечно, совпадение всего лишь случайно. Чернышевский и не подозревал о существовании Льюиса Кэрролла, как и тот не знал про Николая Гавриловича. Но каприз совпадения любопытен — светотени перемешиваются, персонажи бликуют по-новому.

Против Чернышевского сфабриковали обвинение в составлении прокламации «Барским крестьянам от доброжелателей поклон», назвали его «врагом Российской империи номер один». А он изложил свои утопические идеалы в романе «Что делать?», смешав в мечтах будущее человечества, реальность любви и пирожных. Кстати, после Веры Павловны, он взялся и за сказочный роман в духе «Тысячи и одной ночи» («Повести в повести”), но как-то не сложилось.

Против Льюиса Кэрролла общественное мнение сфабриковало миф о педофилии: тень его витает над всеми фрейдистскими (а какими же ещё?!) толкованиями истории непонятных отношений Кэрролла с детьми. Правда, отношения эти всегда оставались в рамках приличий того времени — а те приличия нынешним не чета. Да и понятие само «педофилия» появилось лишь через 15 лет после выхода «Алисы» (его ввел австрийский психиатр Рихард Крафт-Эбинг в 1886 году).

Чернышевский, рассказывал скептик Набоков, подсчитывал всякий раз, как прослезится, число своих слезинок. Кэрролл тоже к слезам внимателен: его Алиса чуть не утонула, наплакав целое море.

«Фу ты, ну ты» по-французски

Вера Павловна — принципиальная девушка. Она пытается разобраться в чудесах реальной жизни и окружающих ее персонажей, организует швейную мастерскую и с необъяснимым упорством видит сны про новую жизнь и своё женское равноправие («делать только то, что я хочу»). Алиса — девочка, вечно дремлющая где-то в саду и проваливающаяся во сне в места, где всё вокруг «чудесато», как и вокруг Веры Павловны.

Мария Алексеевна, мать Веры Павловны, кричит дочке: «Отмывай рожу-то!» Королева вопит на Алису: «Отрубить ей голову!»

Та же мамаша задает вдруг вопрос: «А свадьба-то по-французски — марьяж, что ли, Верочка?». Ответить могла бы и Алиса (её тоже спрашивали, как по-французски «фу ты, ну ты»): «Если вы мне скажете, что это значит, я вам тут же переведу на французский».

Герои Чернышевского помешаны на чаепитиях. «Прошу садиться, — сказала Марья Алексеевна. — Матрёна, дай ещё стакан». — «Если это для меня, то благодарю вас: я не буду пить». — «Матрёна, не нужно стакана. (Благовоспитанный молодой человек!)». Вот так и с Алисой: «Выпей ещё чаю», — сказал Мартовский Заяц, наклоняясь к Алисе. «Ещё? — переспросила Алиса с обидой. — Я пока ничего не пила». — «Больше чаю она не желает», — произнёс Мартовский Заяц в пространство».

Понятно, что ни Верочка, ни Алиса мимо пирожка спокойно пройти не могут.

И у революционно настроенной Веры Павловны, и у наивной Алисы путаницы с руками-ногами. Одна в недоумении листает страницы нот: «иногда левою рукою, иногда правою. Положим, теперь я перевернула правою: разве я могла перевернуть левою?» И вторая в ужасе: «Куда девались мои плечи? Бедные мои ручки, где вы? Почему я вас не вижу?»

Во сне у Веры девушка, у которой «и лицо, и походка беспрестанно меняется». Алиса тоже признаётся: «Всё время меняюсь и ничего не помню».

Время, кстати, скачет, как хочет. У Веры «в одну минуту, прошли два месяца» Алиса знает, как это: «Шепнула словечко и — р-раз! — стрелка побежала вперёд!»

Мамаша Верочки «на полуслове захрапела и повалилась” — совсем как Соня у Кэррола. Персонажи вокруг и там, и тут появляются из ниоткуда и исчезают в никуда. А Рахметова забыли?! Рахметов, спящий на гвоздях — ничуть не хуже фламинго, играющих роль клюшек, и солдат, сгибающихся в форме ворот для крокета.

Наконец, главный сон Веры Павловны, четвёртый. Социальный идеал в её голове. Свободные труженики вкалывают, чтобы вечерами отрываться на всю катушку. Вере Павловне объясняют (девушка, просившая называть её «любовью”): «Ты видела в зале, как горят щёки, как блистают глаза; ты видела — они уходили, они приходили; … это я увлекла их, здесь комната каждого и каждой… Здесь я — цель жизни».

И Алисе, заметившей, что игра пошла веселее, Герцогиня говорит: «А мораль отсюда такова: «Любовь, любовь, ты движешь миром…»»

У одного язык коряв, у другого игрив. У одного нехитрые общие мысли. У другого ничего не в лоб. Но по сути всё про то же, будто приснились они друг другу: как плыть по жизни? Ответил на вопрос каждый — в меру испорченности своим талантом.

Чудесатость в окружающей среде

Страшно подумать, что было бы с Чернышевским, приснись ему Льюис Кэрролл. А представьте явление Гаврилыча спящему Кэрролу? Вот то-то и оно.

Но если отбросить пустые фантазии — Толстой не переваривал Чернышевского за «тоненький, неприятный голосок, говорящий тупые неприятности». У Кэрролла свои проблемы с дикцией: он заикался.

С властями у арестанта Чернышевского было совсем напряжённо. Кэрролл, при всём своём консерватизме, умудрился огорчить королеву Викторию — хотя и невольно. Та попросила после «Алисы» следующую чудесную книжку посвятить ей — но следующим трудом джентльмена стало «Элементарное руководство по теории математических детерминантов».

Автор «Что делать?» с виду сухарь сухарём, — а явно озабочен пикантностями «новых форм жизни»: фиктивный брак, жизнь втроем и прочие эмпиреи. Между прочим, были времена, когда запрещённую книжку «Что делать?» дарили молодожёнам на свадьбу как оч-чень пикантную штучку!

Автор весёлой «Алисы» жил, как взрослый ребёнок, — от него бы и ждать всевозможных причуд, а он вдруг надувал щёки, желая «издать для юных английских девственниц сверхскромного Шекспира» и убеждая их, что «истинная цель жизни состоит в выработке характера”.

Как увязать одно с другим? А так, как увязывается всё во сне. Всё шиворот-навыворот, шалтай-болтай, без объяснений.

Оба писателя жили не на Луне, вокруг кипел мир. Что происходило в том же 1862 году, что переваривалось в их головах, когда они писали про девичьи сны своих героинь?

В США вовсю воюют Север и Юг. Британский парламент негодует по поводу прокламации генерала Батлера о женщинах Нового Орлеана, разрешавшей относиться к ним, как к проституткам, если те вредят солдатам. Парламентариев высмеивает лондонский корреспондент газеты «New York Daily Herald» Карл Маркс.

Англия с Францией готовят интервенцию в Штаты, помочь рабовладельческому Югу. Но кампания срывается из-за дикой России, не пожелавшей участвовать в вооружённом вмешательстве.

Изобретатель Ричард Гатлинг получает патент на первый скорострельный пулемет. В Петербурге открывают первую в России консерваторию.

В Англии депрессия, разброд и шатания. В России реформы, но тоже разброд и шатания. Всюду думают об укреплении державных чувств. В Лондоне пышно проводят всемирную промышленную выставку. У нас пышно празднуют тысячелетие России.

Поток событий — вполне безумен, как сегодняшний, — и из него пытаются по сей день выплыть Вера Павловна с Алисой.

Что им предлагают Чернышевский с Кэрроллом? Как говорил старик Эйнштейн, есть только два способа прожить жизнь. Первый — будто чудес не существует. Второй — будто кругом одни чудеса. Первый — явно для Чернышевского. Второй — для Кэрролла.

Каждый выбирает себе по жизни сны по вкусу.

СУД НАД БРАКОМ

Смелый образ жизни и ещё более смелые сны Веры Павловны были почерпнуты в текстах Шарля Фурье, которые Чернышевский читал уже в конце 1840-х годов. К тому времени в практичной Америке существовали фурьеристские фаланстеры, но эксперименты с браком и сексом в них не шли дальше совместной работы мужчин и женщин и попыток «свободной любви». Знаменитые теперь эротические писания Фурье большей частью оставались в рукописях, недоступных ни Нойезу, ни Чернышевскому. Но русский автор в своём романе «Что делать?» не ограничился швейной мастерской Веры Павловны, копирующей экономические эксперименты фурьеристов, а прибавил вполне утопическую, хотя по цензурным условиям и расплывчатую, концепцию типа «сложного брака».

В своей книге «История американских социализмов» (1869) Джон Хемфри Нойез сделал ясный и, надо признать, на редкость поучительный обзор местных утопических общин. Все они, по словам Нойеза, являются плодом двух главных влияний, которые автор, по своему обыкновению эротизируя, обозначал как материнское и отцовское начала. Отцовским началом американских общин были влияния европейских утопистов. После приезда Роберта Оуэна («святого старца», как звал его Чернышевский) в Америку в 1824 году и покупки им огромного участка для Новой Гармонии он подолгу жил здесь и, уезжая в Европу, множество раз возвращался в Новый Свет. В 1840-х годах американские последователи Оуэна подверглись влиянию Фурье, и коммуны были переименованы в фаланстеры. Оуэниты ненавидели фурьеристов, но Нойез считал их слияние естественным. «Не стоит думать о двух великих попытках социалистического возрождения как совсем отличных друг от друга. […] В конце концов, главной идеей обоих являлось […] расширение семейного союза […] до размеров большой корпорации». Так сформулировав идею социализма, Нойез с легкостью принимает обоих его основоположников в свои собственные предшественники. Но все это — отцовское, европейское начало, которого; понятно, недостаточно.

Материнским же началом Нойез считает собственно американскую религиозную традицию. Начиная с первых десятилетий XIX-го века, в Америке происходило Возрождение (Revival, пишет Нойез с большой буквы) религиозной жизни. Возрождение дало начало множеству деноминаций и сект, но главной из них для Нойеза являются шейкеры. Шейкеры и социалисты дополняют друг друга. Великая цель шейкеров — перерождение души; великая цель социализма — перерождение общества. Настоящая задача состоит в их взаимном оплодотворении. Именно такой синтез, заявляет Нойез, и осуществлен им в «библейском коммунизме».

Европейский социализм, по его мнению, игнорировал секс, так и не поняв, какое значение имеет он для переустройства жизни. Оуэн, по мнению Нойеза, вовсе не касался этих проблем; а последователи Фурье хотя и ожидали изменения человеческой натуры в будущем, но на деле сосредоточились на одних экономических экспериментах и вели в своих фаланстерах традиционно моногамную жизнь. Новый подход к полу и сексу был, по мнению Нойеза, исключительной заслугой шейкеров и библейских коммунистов. «Во всех воспоминаниях об ассоциациях Фурье и Оуэна ни слова не говорится о Женском вопросе! […] На деле, женщины едва упоминаются; и бурные страсти, связанные с разделением полов, с которыми имели столько бед […] все религиозные коммуны […] остаются абсолютно вне поля зрения». С пренебрежением полом связаны американские неудачи европейских социалистов; и наоборот, общины безбрачных шейкеров и промискуинных коммунистов стабильны и счастливы, уверен Нойез. Они обязаны этим своему вниманию к полу и радикальными способами решения его проблем. Фурьеристы, по словам Нойеза, строят печь начиная с трубы; и он отвергает их идеи не потому, что не хочет строить печи, а потому, что считает, что строить их надо на надёжном фундаменте. Иными словами, конечная цель его та же — уничтожение семьи, частной собственности и государства; но чтобы достигнуть её, надо начинать не с уничтожения собственности и не с разрушения государства, а с нового порядка отношений между полами.

Хотя безбрачие шейкеров кажется полярной противоположностью «сложного брака», на деле оказывается, что среди всего разнообразия сект и коммун ближе всего Нойезу именно шейкеры. Он жил среди них, участвовал в их ритуалах и с сочувствием цитировал их документы. Контакты шли и на уровне общин, шейкеры. Даже показывали в Онайде свои «танцы». «Мы обязаны шейкерам более, чем кому-либо другому из социальных архитекторов, и больше, чем всем им, вместе взятым», — писал Нойез. Ему вообще казалось «сомнительным, чтобы оуэнизм или фурьеризм […] тронули бы практичный американский народ, если бы не шейкеры». Он предполагал даже, что шейкеры ещё в бытность свою в Англии повлияли на европейских утопистов. Выпускник Йейла и наследник романтической эпохи, Нойез охотно признавал свою связь с народной культурой, которую для него воплощали шейкеры.

Ассоциации любого типа только увеличивают тенденцию к адюльтерам, частым и в обычной жизни; а эта тенденция способна разрушить любую ассоциацию, — обозначает Нойез опыт американских коммунистов. «Любовь в её исключительной форме дополняется ревностью; а ревность ведёт к вражде и расколу. Таким образом, всякая ассоциация, которая признаёт исключительность любви, несёт в себе семена своего распада; и эти семена лишь быстрее вызревают в тепле совместной жизни». Это всякий раз происходило с фурьеристскими фаланстерами, но этого не происходит там, где люди воздерживаются от секса, как шейкеры, или где люди вступают в «сложный брак», как в Онайде. Подобно эллинистическим гностикам и русским скопцам, Нойез возводит свои рассуждения к истории первородного греха; но и здесь он идёт дальше остальных или, по крайней мере, последовательнее формулирует. «Настоящая схема искупления начинается с примирения с Богом, далее ведёт к восстановлению должных отношений между полами, потом занимается реформой индустриальной системы и заканчивается победой над смертью». Фурьеристы, считал Нойез, игнорируют и начало, и конец этой цепи, а занимаются только экономикой. Этот анализ поражает нетривиальностью социологического видения. Джон Нойез был бы способен конкурировать с Максом Вебером, если бы его идеи не заводили его слишком далеко.

Семья и собственность, любовь и корысть — две стороны одной луны; но, как водится, луна эта всегда повёрнута к наблюдателю одной из своих сторон. Пол чаще оказывался на обратной, невидимой стороне, а к наблюдателю-энтузиасту обращена исключительно та, что связана с собственностью и её перераспределением. Но обратная сторона луны существует, и заглянуть по ту сторону всегда казалось увлекательным и рискованным приключением. Если столпы социализма скорее гнушались им, то фанатики и поэты не уставали напоминать о том, что программа социализма выходит, и всегда выходила, за пределы экономики. «У всякого человека в нижнем месте целый империализм сидит», — говорил герой Платонова. «Левый марш» Маяковского утверждал всё то же: преодоление первородного греха — ключ к подлинно левой политике, а тот, кто не признаёт этого, по-прежнему шагает правой. «Довольно жить законом, данным Адамом и Евой […] Левой!» — призывал поэт. Если «клячу истории» удастся загнать, то только так.

Обобществление собственности требует обобществления семьи. Преодоление экономики означает, как необходимое условие и даже как обратная сторона того же самого процесса, преодоление пола. Лучше прямо признать это, особенно если имеешь технический проект для выполнения задачи. Но игнорировать эту двойственность левой идеологии нельзя, даже если и не имеешь нужных технических идей. Достоевский, к примеру, тоже верил в нового человека и в то, что нынешний «человек есть на земле существо […] не оконченное, а переходное». Достоевский знает лишь одну черту «будущей природы будущего существа», которая определена в Евангелии: «Не женятся и не посягают, а живут, как ангелы Божии». Вслед за разными сектантами Достоевский читает этот текст буквально. Сущность нового человека хоть и неизвестна, но определяется она не экономическим равенством, а освобождением от пола. Осуждение секса и брака диктуется требованиями общинной жизни: «семейство […] всё-таки ненормальное, эгоистическое в полном смысле состояние»; «женитьба и посягновение на женщину есть как бы величайшее оттолкновение от гуманизма». Здесь видно, что Достоевского волнует не физиология, а социология: не грязь половой жизни, а её избирательность, неизбежное следствие самой природы секса как парной функции. Любовь одного человека к другому отвлекает его от любви к общине в целом. Поэтому земной рай определится преодолением пола и секса: «Это будет […] когда человек переродится по законам природы окончательно в другую натуру, который не женится и не посягает». Идеал, назначенный для иных миров, приобретает реальность надежды, осуществимой на этом свете: так из мистического учения прорастает утопическое. Община, главная ценность русских мечтателей, когда-нибудь одолеет семью, эгоистический и антигуманный институт старого общества. Для этого надо отменить пол, изменить природу человека, осуществить перерождение.

Сны Веры Павловны в Нижнем Тагиле

Об этом ли мечтал Чернышевский? Во всяком случае, евангельский источник был тем же. «Когда-нибудь будут на свете только «люди»: ни женщин, ни мужчин (которые для меня гораздо нетерпимее женщин) не останется на свете. Тогда люди будут счастливы». Так что не один Нойез замечал связь социализма с полом или, точнее, с его отсутствием. Но только он ставит позитивно точный диагноз проблемы: существование семьи делает невозможным ликвидацию имущества; пока люди объединяются парами, это будет разрывать общину; обобществление собственности невозможно без нейтрализации пола. Поэтому любые социально-экономические программы обречены на провал, если они не включают в себя манипуляций над полом, сексом и семьей.

Нойез знает два направления такой работы, и наверно, эти две возможности в самом деле исчерпывают ситуации. Можно пытаться ликвидировать пол, строя общину из бесполых людей, которым нужно дать некий способ возмещения секса; так в Америке действовали шейкеры, а в России — скопцы. Нойез придумал второй путь: не устраняя пол как таковой, ликвидировать его вредные для общины последствия, запрещая парные связи и размыкая их до границ общины; в России подобие такой практики развивалось среди хлыстов. Распутин проповедовал: «Любовь есть идеал чистоты ангельской, и все мы братья и сёстры во Христе, не нужно избирать, потому что ровные всем мужчины и женщины и любовь должна быть ровная, бесстрастная ко всем, без прелести».

Если в своих изобретениях Нойез и следовал за Фурье, то был несравненно практичнее и радикальнее его, примерно как Ленин в сравнении с Сен-Симоном. Чернышевский, со своей стороны, питаясь обрывками прочитанного и услышанного, а больше своим интуитивным пониманием проблемы, соединил во фрагментах своего романа оба измерения утопии, экономический социализм и сексуальный коммунизм. Уже в 1856 году Чернышевский писал об успехе общины Новые времена (Modern Times) в штате Нью-Йорк и о серии сходных опытов, которые в Америке, с завистью писал русский автор, никто не считает опасными.

Собственным вкладом Чернышевского и Герцена в русскую идеологию обычно считают открытие ими перехода к социализму прямо из феодализма и на основе сельской общины. Так, большим прыжком с опорой на национальную традицию, казалось возможным миновать проклятый капитализм. Это главная из новаций левой мысли в России за все времена её бурного развития. На эту теорию Чернышевского практики русского популизма опирались вплоть до Ленина и дальнейших продолжателей его дела; именно потому все они так ценили Чернышевского. Но эта теория радикальна не только своими практическими следствиями; она имела очевидно антиэкономический характер и радикально противоречила Марксу. В момент своего возникновения эта теоретическая фантазия остро нуждалась в союзниках. Коммунистические общины, существовавшие в Америке ещё до отмены рабства, казались живым осуществлением этой русской мечты. Развиваясь и объединяясь, эти передовые ростки новой жизни должны были преобразовать все прочие американские реальности, включая рабовладельческий строй на Юге и власть капитала на Севере. Так и Америка совершит свой большой прыжок, преодолевая капитализм прямо из низших формаций; по крайней мере, так всё это виделось из-за океана.

Отдавая должное практическим возможностям Нового Света, Чернышевский поместил свою сновидную конструкцию туда, где она только и могла на самом деле осуществиться, — в Америку. Благодаря Ивану Григорьеву эксперименты Нойеза стали известны в России за несколько лет до того, как был написан роман Чернышевского; были известны и другие, менее выразительные американские опыты. Сходство между изобретениями Нойеза и снами Веры Павловны было и результатом их опоры на идентичные (Фурье) и сходные (шейкеры и хлысты) источники. Пожалуй, даже читатели романа «Что делать?» недооценили Чернышевского. Он трезвее Достоевского, без его надежды на мистическое преображение, видел несовместимость брака и общины; он яснее Герцена, без его романтических мучений и увлечений, понимал революционную сущность адюльтера; он смелее Ленина, без его бытового морализма, понимал необходимость сексуальной революции как подкладки любого коммунистического проекта; и, запертый в тюремной камере, он смотрел на географическую карту куда чаще своих более удачливых соотечественников.

*****

Открыть Америку

Статья А. Эткинда (с сокращениями и небольшой правкой С. Лихачева)

Как известно, нет ничего скучнее чужих снов — и ничего интереснее собственных. Среди прочих интересных снов русской культуры самый любимый — четвёртый сон Веры Павловны, героини романа Чернышевского «Что делать?».

Сон похож на оперу и состоит из нескольких действий; нас интересуют декорации. Сначала мы видим прелюдию со стихами Гёте и общеевропейским романтическим пейзажем: нивы, цветы, птицы, облака. Потом, в первом акте, богиня Астарта выступает на фоне характерного ближневосточного пейзажа: шатры, номады, верблюды, оливы, смоковницы, кедры. Второе действие богиня Афродита разыгрывает в Афинах, они названы по имени. Третье действие — готический замок и такая же красавица. Далее следует интермедия, во время которой нам читают Руссо и меняют декорации.

Следующая царица совмещает в себе прелести всех своих предшественниц. И неудивительно: она русская. Её утопический дворец находится у Оки, среди «наших рощ»; в доказательство автор, верный своей технике, перечисляет русские деревья (дуб, липа, клён, вяз). Обитатели дворца живут в отдельных комнатах, обедают вместе, трудятся тоже вместе. Впрочем, «почти всё за них делают машины». Но этот колхоз среди «наших полей» — вовсе не предел мечтаний автора и его героини.

Как и положено в опере, в последнем действии происходит нечто неожиданное и возвышенное. Наступает осень, в России холодно, и большинство обитателей Хрустального дворца вместе со своей царицей переселяются в новое место, на юг. Как выясняется, здесь, в некоей сезонной эмиграции, они проводят большую часть своей жизни: семь-восемь месяцев в году. «Эта сторона так и называется Новая Россия»; но это не южная Россия, специально уточняет царица.

В новой Новой России мы видим пейзаж, столь же легко узнаваемый, как и предыдущие ландшафты: «рощи самых высоких деревьев […] плантации кофейного дерева […] финиковые пальмы, смоковницы; виноградники перемешаны с плантациями сахарного тростника; на нивах есть и пшеница, но больше рис». Похоже на Америку, южные штаты. Но этого недостаточно; не доверяя ботаническим познаниям читателя, Чернышевский переходит к географии. Привязка финальной картины четвёртого сна Веры Павловны на местности даётся с подробностями и упорством, редкими даже для этого автора:

«На далёком северо-востоке две реки, которые сливаются вместе прямо на востоке от того места, с которого смотрит Вера Павловна; дальше к югу, всё в том же юго-восточном направлении длинный и широкий залив; на юге далеко идёт земля, расширяясь всё больше к югу между этим заливом и длинным узким заливом, составляющим её западную границу. Между западным узким заливом и морем, которое очень далеко на северо-западе, узкий перешеек […] Мы не очень далеко […] от южной границы возделанного пространства […]; с каждым годом люди, вы, русские, всё дальше отодвигаете границу пустыни на юг. Другие работают в других странах […] Да, от большой северо-восточной реки всё пространство на юг до половины полуострова зеленеет и цветёт, по всему пространству стоят, как на севере, громадные здания».

Реки на северо-востоке — Миссисипи и Миссури; широкий залив на юго-востоке от них — Мексиканский залив, узкий залив и перешеек на западе — Калифорнийские залив и полуостров. Вера Павловна со своим гидом, русской царицей, находятся где-то в Канзасе; русские люди расширяют границы Штатов на Юг, в Техас и в Мексику.

В черновом варианте романа Вера с царицей попадали в Синайскую пустыню; гора Синай прямо была указана в тексте. Перерабатывая текст, Чернышевский перенёс обетованную землю из старого её места, Ближнего Востока, в новое место, Америку. Так, вероятно, он понимал своё расставание с христианской архаикой во имя современности. Писавший свой роман в камере, из которой не было видно неба, он, похоже, не отрывал глаз от карты. Не библейская Палестина, а американские Штаты становятся местом новых чаяний. Русская идея осуществляется на американском Юге. Как положено в утопии, временная координата сплющивается и застывает на месте; времени больше не будет, сказано по этому поводу ещё в Апокалипсисе. Зато пространство расширяется и раскрывается, и география приобретает небывало замысловатые значения.

Вера. Новые сны

Сезонные обитатели Новой России днём работают на американской земле, а «каждый вечер веселятся и танцуют» в своём хрустальном дворце. Веселится, впрочем, «только половина их»; другие же проводят каждый второй свой вечер в спальнях. Так же часто они меняют партнеров, каждый раз при помощи всё той же царицы. «Это моя тайна», — говорит прекрасная царица. Сговорившись при её посредстве, утопические мужчины и женщины на время уходят парами в свои роскошные комнаты с занавесами, коврами и тайнами, которые «ненарушимы». Во сне, как известно, осуществляются желания, которые не осуществить наяву. Но героине Чернышевского удается и явь: на то и утопия. В её реальной жизни, как в её сне, половину всех вечеров молодые люди проводят все вместе, а другую половину вечеров — попарно.

Гражданская война в Америке, по образцу которой Чернышевский строил свои проекты освобождения России, заканчивается покорением рабовладельческого Юга свободными русскими людьми. Ничего особенного; в конце концов, мы имеем дело только с романом и даже со сном в романе. В мире символов желание может найти себе геополитическую метафору, как и любую другую. Начиная с неприятностей, которым подверглись пропустившие роман цензоры, и кончая трактовками, которые получал он в советских школьных учебниках, репрессии подвергалось эротическое содержание романа. Гораздо более необычно, что объектом репрессии стала ещё и география. Мы занимаемся текстом, который был прочитан множество раз и самыми разными читателями. Открывая Америку в столь хорошо известном пространстве, надо объяснить, почему её не увидели там предыдущие читатели: дать интерпретацию их интерпретациям — или, как в данном случае, отсутствию последних.

Вопрос Веры Павловны, на который Россия не может ответить уже 150 лет

Между тем данная фантазия с двумя её элементами — групповой брак, с одной стороны, его осуществление в Америке, с другой стороны, — не оставляла Чернышевского и спустя четверть века, проведённых им без женщин и без свободы. В якутском каторжном остроге Чернышевский импровизировал для случайных слушателей занимательную повесть со знакомыми мотивами; он гладко читал её, глядя в чистую тетрадь, но слушатели записали сюжет (его потом опубликовал Короленко). Повесть называлась «Не для всех» и рассказывала о физической любви втроем. Два друга любят одну женщину и после многих приключений оказываются с ней на необитаемом острове. Что делать? Они «пробуют и, после лёгкой победы над некоторыми укоренившимися чувствами, — всё устраивается прекрасно. Наступает мир, согласие, и вместо ада […] воцаряется рай». Но русская тоска по родине возвращает их в Европу; по дороге они оказываются в Англии, где за свой тройственный брак попадают под суд. Но, всё время втроём, они добиваются оправдания и «уезжают в Америку, где среди брожения новых форм жизни и их союз находит терпимость и законное место».

*****

Школа писательского мастерства Лихачева - альтернатива 2-летних Высших литературных курсов и Литературного института имени Горького в Москве, в котором учатся 5 лет очно или 6 лет заочно. В нашей школе основам писательского мастерства целенаправленно и практично обучают всего 6-9 месяцев. Приходите: истратите только немного денег, а приобретёте современные писательские навыки, сэкономите своё время (= жизнь) и получите чувствительные скидки на редактирование и корректуру своих рукописей.

Инструкторы частной Школы писательского мастерства Лихачева помогут вам избежать членовредительства. Школа работает круглосуточно, без выходных.